Маме,

подарившей мне жизнь

Маме,

Спасшей мне жизнь

ценой собственной жизни

Вступление

"Сидеть будут все..."

    (глубокое внутреннее убеждение сотрудников правоохранительных органов)

Ты перешагнул порог и остановился у входа в камеру, рассеянно оглядевшись
вокруг. Чего стоять? Проходи, братуха, присаживайся. Здесь ты никому и ничем не
обязан. Никто не вправе лезть в твою душу, выпытывая, кто ты и за что тебя
кинули за тюремные стены. В местах "не столь отдаленных" чрезмерное любопытство
справедливо рассматривается как проявление дурного тона, а посему тот, кто
собирается жить долго, не страдает вышеупомянутым недостатком. Это там, наверху,
мусора стремятся любыми правдами и неправдами нас раскатать и выудить побольше
интересующей их информации, а здесь, в камере, вполне достаточно назвать статью,
по которой тебя закрыли, да имя, чтобы мы знали, как к тебе обращаться. Всё
остальное - сугубо личное дело. Хочешь молчать - молчи, хочешь общаться -
общайся. Живи, как подобает свободному человеку, и поступай так, как считаешь
нужным.

Не знаю, как ты, но я не вижу ничего странного в том, что мы встретились именно
за решеткой, а не в ложе оперного театра. Это абсолютно нормально для данного
государства. Трудно найти жителя Украины, который хотя бы раз в жизни не ночевал
на казенных нарах. Впрочем, чему удивляться? Мы родились и выросли в стране,
которая сама по себе является не чем иным, а местом "не столь отдаленным".
Тюрьма - всего-навсего её копия в миниатюре.

Видно что-то мы не так сделали в предыдущей жизни, раз в этой тут родились. С
какой стороны ни посмотри, а наша нынешняя Родина далеко не самый лучший обломок
некогда могущественной Российской империи, где понятия не имеют, что такое Закон
и какого... мировое сообщество ворчит и требует, чтобы на Украине начали
возводить пусть что-то, пусть отдаленно, но всё-таки напоминающее правовое
государство.

Однако Украина - не Америка, не Европа и даже не Россия. Надеяться на то, что
завтра здесь что-либо изменится к лучшему, может только пациент больницы имени
Павлова. Привычный для жителя цивилизованной страны вопрос "Как дела?", заданный
"среднестатистическому украинцу", звучит, по меньшей мере, глупо и в высшей
степени бескультурно. Более идиотский вопрос трудно вообразить. Чего,
собственно, спрашивать? Тебе что - повылазило? Не видишь что ли - человек пока
ещё жив, а если человек жив, то у него всё хорошо и нечего с расспросами
приставать. Всё равно правду никто не скажет.

На Украине залететь белым лебедем за решетку достаточно просто. Для этого не
следует прикладывать каких-либо особых усилий и утруждать голову мыслительной
деятельностью. У нас такая страна, что не успеешь опомниться, а ты уже там, то
есть здесь, прямо как "здрасьте" среди ночи.

Что любопытно - стоящие у власти сажают соотечественников в тюрьмы с
нескрываемым удовольствием, а выпускают из них с такой явной неохотой, да ещё
морды кривят такие, словно, выходя на свободу, мы тем самым наносим оскорбление
всему цивилизованному человечеству.

Кстати, по поводу освобождения. Это - не просто незабываемое в жизни событие.
Это целая эпопея, которая начинается с первых минут заключения и затягивается у
кого на годы, а у кого на десятилетия. Мало того, что данный процесс во времени
растянут до неприличия, так он к тому же достаточно дорогостоящий со всех точек
зрения. Далеко не все, а правильнее будет сказать - никто не бывает готов к
такому повороту событий, а посему, как поется в песне Владимира Высоцкого: "Тот,
кто выжил в катаклизме - пребывает в пессимизме".

Немало пассажиров, очутившись в тюремной камере, сразу же начинают биться
головой о стену. Прямо как рыбки об лед. Не думаю, что удары головой о бетон
особо способствуют улучшению мыслительной деятельности внутри черепной коробки.
Как бы кто ни старался, а тюремные стены почему-то всегда оказываются чуточку
крепче, чем буйные арестантские головы.

За время, проведенное в заключении, мне пришлось видеть разных людей в далеко не
самые лучшие минуты их жизни. Заживо погребенные за тюремными стенами, лишенные
элементарных человеческих прав, съедаемые друг другом, как пауки в банке,
заключенные медленно, но уверенно превращались в затравленные комья человеческой
глины. Им казалось, что жизнь закончена, что всё лучшее, что только может быть -
свет, радость, любовь, абсолютно всё, что входит в понятие "счастье", - далеко
позади, а впереди только беспросветный мрак, безысходность и пустота. В глазах
подавляющего большинства сокамерников не было жизни - это были глаза мертвецов.

"Ого! - сказал я себе.- Здесь делать нечего. Пора выбираться на волю". Это была
первая мысль после того, как я переступил порог тюремной камеры и увидел, с кем
мне придется сидеть. Публика мало чем отличалась от сборища бомжей, небрежно
утрамбованных в обезьянник привокзального отделения милиции после очередной
облавы.

Характерной чертой коллег по несчастью было тупое равнодушие как к своей
дальнейшей судьбе, так и к собственному здоровью. Часть заключенных давным-давно
перестала за собой следить (а зачем?), живя, пока живется, жизнью примитивных
животных (съесть, что дадут, оправить естественные надобности, а в остальное
время валяться на нарах, воткнув неподвижный взгляд в потолок). Другие
арестанты, наоборот, проявляли недюжинную активность, носясь как угорелые из
угла в угол, распустив пальцы веером, а сопли пузырями. По всей видимости, они
еще не набегались на свободе, в их задницах продолжало пылать пламя пионерских
костров. Им нравилось изображать из себя тюремных авторитетов и время от времени
изрекать глубокомысленные фразы типа: "Наш дом - тюрьма" или "На свободе делать
нечего". Окружающие поддакивали, как попугаи, кивая в такт головами.

Вместе с тем, большинство арестантов прекрасно понимало, что делать нечего как
раз в тюрьме. Они суетились, нервно грызли ногти и вечно куда-то спешили.
Старались сделать как лучше, а получалось как обычно - всё хуже и хуже... Их
энергия, не находя выхода, выплескивалась на грязные тюремные стены, многократно
усиливая и без того отрицательно заряженный фон мест "не столь отдаленных".

Не проходило и дня, чтобы кто-то не пытался объявить голодовку в знак протеста
против произвола властей, наивно полагая, будто бы на Украине можно кого-нибудь
удивить голодовкой. Простодушные, доверчивые существа! В этой стране на взрывы
ядерных реакторов возле столицы никто внимания не обращает, а тут голодовка
какого-то зэка... Ну и что? Пускай себе голодает, раз хочется. Тем более, что
интересоваться у голодающего, чего ему, собственно, не хватает для полного
счастья, по меньшей мере, бесперспективно. Обычно не хватает именно того, что
давать никто не собирается. Например, освободить из-под стражи или подарить на
день рождения ящик с тротилом, чтобы было чем взрывать Министерство Внутренних
Дел.

Периодически на тюремном горизонте появлялись радикально настроенные элементы,
которые не разменивались на растянутые во времени голодовки, а настойчиво резали
подручными средствами вены.

Я как-то задумался - а почему именно вены? Предположим, сделать по-людски
харакири не совсем удобно в условиях тюремной антисанитарии, но зато перерезать
себе глотку или воткнуть в нее заточенную ручку от ложки не менее, если не
более, действенно и эффективно.

Однако люди вскрывают себе именно вены. В их подсознании до последнего вздоха
живет надежда на то, что их обязательно спасут, пожурят, словно в детстве, и
пожалеют. В реальной жизни их и вправду чаще спасают, чем нет. Только вот жалеть
никто не собирается. Без наркоза и нежных слов вгоняют в руки металлические
скобы, добавляют для верности дубинкой по почкам и водворяют обратно в камеру.
Тюремщики отчего-то свято верят, что чем больше боли причинить потенциальному
самоубийце во время так называемого "спасения", тем меньше желания повторить то
же самое у него возникнет в будущем. Спасенные почему-то думают по-другому и
продолжают угрюмо размышлять о том, какой путь на тот свет наиболее прост и
комфортен.

Далеко не все спокойно воспринимают вид крови, особенно если эта кровь - их
собственная. Как оказалось, для людей имеет немаловажное значение и то, как они
умрут. Уходить из жизни, корчась в судорогах и захлебываясь в луже крови на
грязном полу, согласитесь, не вполне эстетично. Очевидно, именно поэтому
некоторые норовят зависнуть вместо лампочки под потолком, используя подручные
средства в виде разорванных брюк и рубашек.

Думать о самоуничтожении и уничтожить себя - далеко не одно и то же. Среди моих
тюремных знакомых только один, высокий, крепко сбитый парень лет двадцати пяти,
каменщик по профессии, подошел к делу ответственно и довел его до конца. Все
остальные потенциальные самоликвидаторы ограничились тошнотворным нытьем -
вокруг, видите ли, полная безнадега, а посему нет ни малейшего желания жить.

Каменщик не ныл, да и вообще не вел гнилые разговоры на подобную тему. Он
сутками лежал на спине, уставившись в одну и ту же точку.

- Юрок, на прогулку пойдешь? - спрашивали мы его, но парень так ни разу и не
вышел в тюремный дворик.

Юра заехал на тюрьму по обвинению в убийстве жены на почве ревности. До того,
как он прикончил благоверную, они вместе работали на одном предприятии. Она - в
бухгалтерии, он - непосредственно на стройке, плюс подрабатывал халтурой. На еду
и одежду денег хватало с головой. Детей заводить не спешили, особых претензий к
жизни как будто бы не было. Юра выглядел как типичный представитель рабочего
класса, живущий по принципу: "Главное, чтобы не хуже, чем все".

Каждое утро, в одно и то же время, он вместе с женой шел на работу, а вечером
они вместе возвращались домой. На праздники и выходные ходили в гости к
родственникам или друзьям. С какой стороны ни посмотри - самая что ни есть
заурядная пара, живущая стандартной жизнью в стандартной гостинке без
перспективы на расширение.

- Знаешь, а мы ведь любили друг друга, - вырвалось однажды у Юры, когда мы сели
пить чай после вечерней проверки. Юра тогда одел теплую вязаную безрукавку и как
бы невзначай обронил:

- Это она мне её подарила на годовщину свадьбы.

Теперь трудно судить, где было больше любви, а где чего-то другого. Развод для
Юры означал потерю не только любимой, но и квартиры вместе с машиной, так как
все это было изначально её, а не его. По большому счету, у парня, приехавшего в
Киев из глухого села, кроме привлекательной внешности и техникума за плечами,
ничего-то и не было.

Они решили расстаться, отмечая очередную годовщину свадьбы, на третьем году
совместной жизни.

- Пойми, Юрка, нам необходимо какое-то время пожить отдельно, чтобы разобраться
друг в друге, в себе...

Супруга сидела в кресле напротив и пила шампанское. Он пил кофе и молча курил,
тупо уставившись в телевизор. Не думаю, что для Юры это было большой
неожиданностью. Он прекрасно знал, что последние года полтора его красавица жена
значительную часть свободного времени проводит в постели у шефа, который был на
пятнадцать лет старше её. Юра всё знал, однако делал вид, что ему ничего не
известно.

Ближе к полуночи жена, как обычно, поцеловала его - невесомо и нежно,
прикоснувшись губами к губам. Тихо сказала перед тем, как отправиться спать:

- Спасибо за то, что понял меня.

Юре, в отличие от жены, спать не хотелось. Он равнодушно проводил глазами
супругу и, воткнув ноги в домашние тапочки, побрел на кухню в поисках
бутерброда. С бутербродами не повезло - хлеб закончился. Зато в холодильнике
нашлась начатая бутылка водки, содержимое которой благополучно перекочевало в
Юркин желудок. Как после этого у Юры в руках оказался топор, хранившийся на
балконе в ящике для инструментов, он точно не помнит, но в спальню парень вошел
уже вместе с ним.

Супруга спала, положив голову на зеленого пушистого слоника, подаренного ей
крестным на Новый год. Юра на цыпочках подошел к кровати и остановился у
изголовья. От природы парень был настолько физически силен, что ему не составило
бы большого труда перерубить одним ударом кровать, но в последний момент силы
изменили ему.

- Ты веришь? Я почти остановился...

Топор вошел в череп, но не убил. Юра испуганно отпрянул, широко раскрыв глаза,
глядя на то, как задыхается девушка, захлебываясь собственной кровью, как
багровая пена и слизь заливают диван. Его вдруг охватил животный страх, он
больше не мог этого видеть, но и оторвать глаз не мог. Механически, словно в
тумане, накрыл супругу шерстяным пледом и присел на краешек стула.

В течение нескольких часов тело содрогалось в конвульсиях, словно сквозь него
пропускали электрический ток. О чем думал в эти часы Юра - одному Богу известно.
Утром он пошел сдаваться в милицию.

В Печерском райотделе внутренних дел города Киева, куда пришел Юра, дежурный
мент радостно заулыбался, похлопав каменщика по плечу:

- Не переживай, девок у тебя будет много - вся жизнь впереди, а то, что сам
пришел, - эх, все бы так!..

Слегка пожурив парня, дежурный посоветовал ему зайти попозже, после того, как
они сдадут смену. По-человечески его можно было понять: ну кому хочется в конце
рабочего дня исписывать горы бумаги, выезжать на место происшествия,
допрашивать, разбираться?.. Юра так и сделал, как ему посоветовали. Съездил на
пару дней в село, а по возвращении в Киев, не заходя домой, пошел в милицию,
предусмотрительно прихватив с собой теплые вещи. Вот так Юра и очутился в нашей
камере, с удивлением обнаружив, что тюрьма вовсе не такая, как её показывают по
телевизору.

Внешне поведение Юры мало чем отличалось от поведения остальных арестантов. Он
охотно рассказывал, как ездил на заработки в Подмосковье, шутил... Не скулил,
как другие. Только вот иногда задавал странные вопросы, обращенные то ли к
сокамерникам, то ли к самому себе. Однажды утром он спросил у соседа по нарам:

- Как ты думаешь, она там меня ждет?

Усыпанный с головы до ног ярко-рыжими веснушками, не в меру подвижный Жора,
предпочитающий ходить в гости через форточку, когда хозяев нет дома, вытащил
зубную щетку изо рта:

- Да ты гонишь, братуха. Она в земной жизни гуляла налево- направо, а ты хочешь,
чтобы такая на том свете берегла себя для тебя?

- Я не гоню. Гонят дерьмо по трубам, - оскорбился каменщик, поджав упрямые губы.
- Нет, ждет. Мы сегодня с ней всю ночь говорили.

Жорик прополоскал рот и аккуратно упрятал зубную щетку обратно в пенал:

- Юрок, как развестись с женой в земной жизни ты придумал, а вот как вы будете
разводиться на небесах, когда сойдетесь по-новой? На облаках-то топора нет. Хе-
хе...

В десять утра Жорика заказали без вещей, и он ушел на следственку знакомиться с
делом. Около одиннадцати Юра полез вешать веревку, как мы думали, для сушки
белья, а в результате завис на ней сам. До сих пор удивляюсь, как самодельная
веревка выдержала такой большой вес, тем более, что Юра сиганул в петлю с
верхней нары, к тому же с разбега. Я обернулся, услышав едва различимый,
странный и неприятный звук, словно кто-то сломал карандаш, зажав его между
пальцами. Оказалось, это хрустнули Юркины позвонки.

Больше всех расстроился, как всегда, Жора, вернувшийся в камеру, когда Юру уже
унесли и всех заказали с вещами.

- Вот так - ни с того, ни с сего, не попрощавшись... - Жора задыхался от
возмущения. - Почему мне так не везет? Как сидеть, так мне, а как что-то
интересное происходит, так всегда без меня!..

Камеру разбросали. В некотором смысле мне повезло - я переехал в другую хату
вместе с Григорием Степановичем, известным финансистом лет шестидесяти, чье
материальное благополучие многим не давало спокойно спать. Дядя Гриша оказался
на редкость проницательным человеком. Он словно прочитал мои мысли:

- У каждого своя дорога домой. Он сделал свой выбор, мы сделали свой. Нужно
держаться.

Я это и так понимал. Выйти на свободу с наименьшими потерями, со здоровой
психикой и в отменной физической форме - вот задача, которая стояла передо мной.
Юре тюрьма не понравилась, и он своего добился - покинул тюремную территорию.
Как бы там ни было, а он уже на свободе.

Я сидел на нарах, медленно перебирая четки, сделанные из тюремного хлеба, и
напряженно думал, всматриваясь в лица сокамерников. Неужели всем нам суждено вот
так, как Юра, покинуть тюремные стены?

Слова дяди Гриши вывели меня из оцепенения. Я четко осознал - мой путь другой.
Суицид - удел людей со сломленной волей или просто больных. Мой путь - это путь
жизни вне зависимости от того, что и кто будет меня окружать.

Да, неприятно видеть мертвым того, с кем разговаривал за несколько минут до
того, как все случилось. Особенно, когда превращение живого человека в мертвеца
происходит у тебя на глазах. Смерть любого живого существа всегда неприятна, и
привыкнуть к ней невозможно. Смерть - всегда боль, острая, пронзительная,
разрывающая в клочья безмолвным криком барабанные перепонки. Абстрактные
размышления о том, что смерть является неотъемлемой частью жизни, в реальности
оказываются совершенно бесполезны, когда видишь её перед собой.

За тюремной решеткой нервы натянуты до предела. Любое неосторожное слово или
действие может привести к взрыву среди заключенных. Что уж говорить, когда кто-
либо из пассажиров, пусть добровольно, но уходит из жизни... Я видел это и
понимал, что не имею права терять контроль над собой, что любая суета выматывает
и ослабляет, что нельзя делать непродуманные шаги, а мозг обязан работать четко
и ясно. Мне была жизненно необходима хорошо продуманная и, главное, применимая
на практике программа выживания в экстремальных условиях тюремного заключения.
Как оказалось, ни в тюрьме, ни, тем более, на свободе её не существовало. Каждый
действовал интуитивно, периодически разбивая лоб об одни и те же стены, хотя,
обладая элементарным пониманием происходящего, этого можно было бы без труда
избежать. Выход напрашивался сам собой - раз такой программы нет, значит, нужно
её создать самому.

Я рылся в прошлом, восстанавливая в памяти и анализируя любую информацию,
связанную с выживанием в экстремальных ситуациях, вспоминая, как поступали
известные мне люди, попав в переделку. Здорово пригодился собственный армейский
опыт, опыт заключенных со стажем и тех, кто успел побывать на фронте и в
сталинских концлагерях. Что говорить - среди местной публики хотя и редко, но
всё-таки встречались яркие и интересные люди.

Постепенно, разрабатывая программу выживания в столь специфичных условиях, я
решил отклониться от первоначального плана и описать тюремную жизнь такой, какой
я увидел её. Кое-где мне пришлось сознательно изменить факты и, конечно же,
поменять имена, дабы невзначай не навредить тем, кто отбывает свой срок или
продолжает творить чудеса на свободе.

Я часто думал, не отложить ли написание книги до выхода на свободу. Наверняка
работа получилась бы значительно лучше и была бы написана более ровно и
объективно. Однако это была бы уже совсем другая книга. К тому же, я не уверен,
захочу ли после освобождения, пусть даже мысленно, возвращаться сюда.

Те, кто упрятали меня за решетку, приложили немало усилий, чтобы убить в сердце
малейшую надежду на возвращение. Мне приходится писать, находясь в условиях
глухой изоляции от внешнего мира, где переписка запрещена, любые книги (за
исключением Библии) запрещены, а провокации, лжесвидетели и подтасовка фактов -
неотъемлемые атрибуты тюремных будней. Это трудно понять тем, кто не побывал за
решеткой. Далеко не случайно бывалые заключенные не любят рассказывать о жизни в
застенках, отбиваясь от назойливых вопросов желторотых юнцов избитой фразой:
"Попадешь - сам узнаешь". В этом ответе есть свой смысл. Разве существуют в мире
такие слова, которые смогли бы передать, что в действительности испытывает
сидящий в тюремной камере человек, когда слышит поворот ключа в замке и удар
металла о металл в тиши тюремного коридора?

Интересные сайты:

konclager-rus.tk   Сайт рассказывает о жизни в советских концлагерях в 30-е годы 20 века.

pytkam-net.tk  Сайт рассказывает о советских тюрьмах и лагерях во время сталинских репрессий.

Глава 2. Как вести себя во время допроса

"Что говорить?

Правду или как на самом деле было?"

    (раздумья)

Прежде чем перейти ко второй главе, обратимся к культурному наследию предков.
Открой тетрадь и на самом видном месте напиши общеизвестные истины. Желательно,
крупными буквами:

1. Чистосердечное признание - прямой путь на скамью подсудимых.

2. Каждая новая подпись уменьшает срок пребывания на свободе.

3. Собак любят за то, что они виляют хвостом, а не языком.

И т. д.

Продолжать можно до бесконечности. Об этом говорили везде и во все времена.
Дурак со справкой - и тот понимает, что чем дальше за зубами он держит язык, тем
быстрее выберется на свободу. Однако лишний раз поразмыслить о том, что молчание
- золото, не повредит.

Отвлекись от чтения и выполни упражнение на развитие сообразительности: упираясь
кулаком в подбородок, посчитай, на сколько квадратиков делит решетка заваренное
металлом окно. Посчитал? Вот столько дополнительных лет заключения можно
получить за одно-единственное неосторожное слово!

Итак, ты на допросе. Оперативники беспрерывно вбегают и выбегают из комнаты,
словно их только что трахнули в темном подъезде. Как бы ты от них не
отмахивался, они почему-то ну никак не желают угомониться. В дверях появляются
всё новые и новые физиономии - то ли из любопытства, то ли для того, чтобы
ошарашить тебя общим количеством ментовских рыл.

- По тебе только следователей задействовано свыше трехсот человек! Сознавайся! -
кричит в ухо "злой" оперативник, в то время когда "добрый", сочувственно кивая,
подсовывает подгнивший помидор и кусок колбасы. Ты в уме прикидываешь, сколько
всего в природе существует следователей и кто остался бороться с преступностью
на свободе.

Всех оперативников отличает ослиное упрямство, завидное тугодумие и одни и те же
фразы. Как проститутки из брюссельских борделей, дознаватели игриво распахивают
кожаные куртки, приговаривая:

- Поговорим? У меня диктофона нет. Можешь пощупать, - и заискивающе заглядывают
в глаза. - Мы не допрашиваем. Мы только беседуем.

Щупать их действительно нет ни малейшего смысла. Разве что ради прикола от
скуки. Диктофонов там нет. Да и зачем они им? Ты находишься в сереньком
кабинете, обставленном дешевой, облезлой мебелью. Однако аудио- и
видеозаписывающей аппаратурой комната утыкана настолько плотно, что даже мухи,
ползающие по потолку, и те чувствуют себя неуютно. Не стоит также забывать и о
том, что основная задача дознавателей не записать, а выудить из тебя как можно
больше интересующей их информации. Обрабатывать же её под нужным углом зрения и
закреплять будут ведущие дело следователи.

Больше всего от таких "бесед", длящихся по десять-пятнадцать часов без перерыва,
кидает в дрожь оставшихся на свободе соратников по оружию, если таковые у тебя
имеются. Они никак не могут понять - ты их сдал или нет?

- Ну как там? - как страусы, вытягивают шеи временно гуляющие на свободе
сподвижники. Лазутчик, вынырнувший из дверей райотдела, смахивает капельки пота
со лба:

- Уже восемь часов беседует с оперативниками в кабинете начальника.

Наступает мертвая тишина, граничащая с паникой. "Что он уже успел за восемь
часов наговорить?" - крутится мысль в головах.

- Нужно что-то делать...

- Нужно, - соглашаются все и вновь умолкают.

Перебрав в уме тысячи возможных и невозможных вариантов твоего спасения, почему-
то выбирается наиболее кардинальный:

- Может, его цианистым калием травануть? - предлагает кто-то из числа лучших
друзей.

- А как сделать так, чтобы он в пищу попал? - задумчиво вторит другой.

Почему-то никому из них не приходит в голову довольно-таки простая мысль, что
ты, как бронзовый Тарас Шевченко, стоящий напротив красного корпуса
университета, угрюмо молчишь и ждешь помощи, давным-давно решив про себя, что
лучше смерть, чем жизнь Иуды. Это потом друзья будут восхищенно жать тебе руки и
говорить: "Молодец, что не сдал. Никто из нас ни на минуту не сомневался в
тебе.".

Это будет потом, а сейчас они думают, где достать цианистый калий.

Со мной в тюрьме одно время сидела милейшая компашка, промышлявшая разбоем и
воровством. Работали чисто, следов не оставляли. Всё шло хорошо, пока кому-то из
них не привиделась утечка информации. Не мудрствуя лукаво, они начали тупо
валить друг друга, да так, что похоронный оркестр играл одну и ту же мелодию
сутками, без перерыва. Никто не подумал над тем, что надо бы хоть как-то
подстраховаться от вечно сующей нос не в свои дела милиции. В результате,
оставшиеся в живых благополучно заехали на тюрьму, где и помирились, словно
этого нельзя было сделать, разгуливая на свободе.

Глядя на них, я в который раз сделал для себя вывод: людям для мирной жизни и
тесной дружбы чаще всего не хватает общего врага. Если таковой имеется - всё
джаз, если нет - мысли нехорошие появляются и начинается активное выискивание
недостатков друг в друге.

Вообще-то всех подельничков, вне зависимости от конкретного уголовного дела,
можно без труда условно разделить на две группы. Первая при слове "арест" со
скоростью света перемещается на другой конец планеты, несмотря на то, что как
раз они-то и должны тушить возникший пожар. Вторая группа наоборот, вместо того,
чтобы уехать подальше, выстраивается хоровой капеллой под зданием УВД, где
проходит допрос, и орет что есть силы сквозь открытую форточку: "Вася, молчи!".
(Непонятно, правда, чего орать. Если человек понимает - он и так будет держать
язык за зубами, а если нет - ори - не ори - всё равно всех сдаст). Если их что-
то и спасает от неминуемого ареста, так это замедленная мыслительная реакция
мусоров.

Когда подельнички чересчур расшумятся, дознаватель раздраженно захлопнет окно и,
недобро сверля глазами твой лоб, грозно спросит:

- Так кто ещё с вами орудовал в банде?..

Ты продолжаешь упорствовать, требуя встречи со следователем в присутствии
адвоката. Кстати, по закону ты имеешь полное право не разговаривать с
оперативниками, а тупо послать всю эту безмозглую свору на три весьма популярные
буквы. И будешь абсолютно прав. В такой ситуации это единственное разумное
решение. Запомни - ничего и ни при каких обстоятельствах не рассказывай мусорам.
Даже какого цвета у тебя носки и рубашка. Потому что если не получается вырвать
признание прямо, его стараются выудить при помощи косвенных вопросов. Все
разговоры на отвлеченные темы (например, о пользе сыроедения и в какую церковь
лучше всего ходить по воскресеньям) нужны исключительно для того, чтобы
разговорить "объект" (то есть - тебя) и плавно подвести к интересующей
гуманоидов теме.

Внезапно открывается дверь, и на пороге появляется следователь по особо важным
делам, который, конечно же, впервые слышит о том, что в милиции бьют, не кормят
и сутками не выводят в туалет. Он округляет глаза, пытаясь изобразить удивление,
и восклицает:

- Да Вы что? У нас? Такое? Обязательно разберемся!

От такой наглости нижняя челюсть арестанта зависает в воздухе как минимум минут
на пятнадцать. Придя в себя, "объект" по-прежнему настаивает на адвокате
(причем, на своем, а не на том, которого мусора пытаются навязать). Следователь
хитро щурит глазки, вытаскивая пухлые тома из дипломата, и аккуратно разложив на
столе бумажки, говорит:

- А мы Вас допросим как свидетеля. Согласно существующему законодательству
свидетеля я могу допрашивать и без присутствия адвоката, а за отказ давать
показания мы можем и к уголовной ответственности привлечь. Хе-хе...

Ты чувствуешь, как над головой снова начинают сгущаться тучи. Не дрейфь. Пусть
допрашивают. Не забывай, что без адвоката тебя имеют право допросить в качестве
свидетеля только первый раз, все последующие допросы должны проходить только в
присутствии адвоката.

Назови им в течение трех-четырех часов установочные данные - как тебя зовут, где
прописан, когда родился, собственно говоря, всё то, что они и так уже знают.
Можешь что-то добавить по поводу твоего социального статуса и семейного
положения (только не перестарайся!). Пусть запишут в протокол допроса выражение:
"Требую адвоката с момента моего задержания". Всё. Больше из твоего рта не
должно вылететь ни звука.

Говори о чем угодно, но только не о том, что может заинтересовать следствие,
потому как интерес органов, ведущих дознание, приводит к длительному тюремному
сроку и крупным финансовым убыткам. Имей в виду: если следователь доволен и
побежал в гастроном покупать тебе пиво - значит, ты сморозил что-то не то. Если
хмурится и психует - всё идет как надо. Чем дольше затянешь время - тем легче
будет свести на нет первый допрос, оборвав его потому, что ты "устал", "болит
голова", "хочешь спать" и "нуждаешься в медосмотре". Попросись в туалет и посиди
в кабинке часа полтора. Конечно, это не самое лучшее место для отдыха, но всё же
более приятное, чем в одной комнате с мусорами. Можешь пообещать, что, быть
может, что-нибудь скажешь завтра. Как говорят: "Пацан сказал - пацан сделал. Не
сделал - ещё раз сказал".

С одним из особо надоедливых следователей мы как-то угробили полдня, обсуждая,
как лучше записать в протокол допроса фразу: "Вину полностью отрицаю".

- Ну хоть чуточку ты её признаешь? - риторически спрашивал следователь,
подсовывая фотографию, где я сижу за одним столом с, по мнению следствия,
отпетыми рецидивистами, большую часть жизни проездившими по тюрьмам и лагерям,
а, по- моему, с законченными дегенератами, не читая подписавшими всё, что им
подсунули, испугавшись, как бы злые дяди милиционеры не начали зажимать их
нежные пальчики дверцей письменного стола.

- Как ты их можешь не знать, если вы сидите за одним столом? Что ты с ними, -
следователь брезгливо поморщился, - мог обсуждать?

Как объяснить этому идиоту, что я там оказался случайно?

- Кто Вам сказал, что я отрицаю факт знакомства?

- Вот-вот... - радостно заулыбались с той стороны стола, снимая колпачок с
ручки.

- Я ничего не отрицаю, но я ничего и не признаю. По закону я имею право молчать
и не обязан доказывать свою невиновность. Если будет необходимо - я готов всё
объяснить и рассказать в зале суда в присутствии средств массовой информации.

- Ну смотри!

Собеседник раздраженно прячет фотографию в нагрудный карман, где обычно носят
фото любимой женщины, и грозно машет указательным пальцем:

- Хуже будет!!!

Куда ещё хуже? Они засадили меня так глубоко, как только могли. Глубже уже,
кажется, не бывает. Я провожаю следователя взглядом, думая над тем, что любое
доказательство есть отрицание, а любое отрицание есть доказательство.

До сих пор не пойму, какая может быть польза следствию от ничего не значащей
фотографии двухлетней давности, найденной у одного из ранее судимых во время
обыска. М-да... Лишь бы что-то. Раз вам так понравилась эта фотография - так
повесьте её у себя над головой, а ещё лучше - опубликуйте на первых страницах
газет, покажите по телевизору. Порадуйте страну собственным идиотизмом.

В целом, если сравнивать следователей прокуратуры с ментами из следственного
управления МВД, то общение с прокурорскими более приятно - у них интеллекта
побольше. Однако ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что по
этой же причине они намного коварнее коллег из соседнего ведомства и постоянно
готовят какую-то новую пакость. Никогда не стоит надеяться на то, что разговор с
ними будет коротким. Скорее, наоборот - он затянется как минимум на неполные
сутки. Тебя наверняка попытаются взять измором, тупо спрашивая об одном и том же
по многу раз. Могут не дать поспать несколько суток, чтобы подследственный стал
плохо соображать и сдуру что-то таки да ляпнул. Что бы ни произошло - относись
ко всему, если сможешь, спокойно. Помни, что лишнего не говорит только тот, кто
вообще ничего не говорит.

Наблюдая за тем, как проходит допрос, нельзя не сказать несколько теплых слов о
сотрудниках уголовного розыска. Я бы их условно разделил на три подгруппы.

Первая - новички. Чувствуют себя крайне неуютно, постоянно крутят головой в
разные стороны, присматриваются. Они ещё до конца не определились, будут ли
работать в органах внутренних дел или поменяют работу. Большинство из них,
посмотрев на милицию изнутри, уходят и редко когда признаются, что (пусть даже
короткое время) работали в органах.

Вторая подгруппа - среднее звено. Натуральные шестерки, готовые в любой момент
стать раком, лишь бы выслужиться перед начальством. Говоря армейским языком, уже
не солдаты, но ещё не сержанты. Для них милиция - единственная возможность
продемонстрировать собственную значимость и хоть как-то утвердиться в окружающем
мире.

Третья подгруппа - так называемое начальство и их приспешники. Слегка
постаревшее среднее звено, временами озабоченое думами о том, чем бы таким
прибыльным заняться после увольнения. Так, один из них, оставшись со мной
наедине, вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать, как ему тяжело живется, и
попросился ко мне на работу. Другой чуть не расплакался:

- Ну признайся! Чего тебе стоит? Если бы ты только слышал, как меня из-за тебя
на пятиминутках ругают! Я ночами не сплю - пью валерьянку. Ты парень молодой -
вся жизнь впереди. Посидишь лет пятнадцать и выйдешь. А?..

Я чуть не упал с табурета от такой просьбы.

Общий интеллектуальный и моральный уровень украинской милиции настолько низкий,
что говорить о нем нет ни малейшего смысла. Впрочем, чему удивляться, когда, к
примеру, уголовным розыском города Киева руководит всемирно известный взяточник,
которого в цивилизованной стране уже давным-давно засадили бы за решетку?
Уличные проститутки называют его "Валя", а гомосексуалисты - нежно и ласково -
"Валюша". Коллеги по работе и вышестоящее начальство о "шалостях" сослуживца
прекрасно осведомлены, однако такой коллега и подчиненный их вполне устраивает.
Очевидно, потому что чем больше человек запачкан - тем легче им управлять.

Во время допросов зам. Валюши, родом из-под Донецка, при посторонних орал на
меня громче всех. Однако события порой развиваются настолько непредсказуемо, что
просто диву даешься. Временами в тюрьме помощь приходит оттуда, откуда её
совершенно не ждешь. Оставшись со мной один на один, вышеназванный зам вдруг
наклонился и, передав привет от друзей по спорту, прошептал прямо в ухо:
"Держись и молчи. Против тебя ничего нет". Через минуту, когда в кабинет
ввалился Валюша в сопровождении дознавателей, он с утроенной силой буйствовал,
размахивая руками:

- У-у!.. Против тебя неопровержимые доказательства! Пойдешь под расстрел!

Погудел, погудел и убежал допрашивать кого-то ещё.

Я и так понимал, что против меня ничего нет и быть не может, но... Всё равно -
спасибо. Дышать стало легче.

Для того, чтобы лучше ориентироваться в происходящем во время допросов,
остановимся на некоторых, наиболее часто применяемых приемах, которые
используются для выбивания показаний.

Запугивание. Сюда входят как грубый шантаж, так и всевозможные угрозы
физического и психологического воздействия. Менты стремятся максимально,
насколько это возможно, дискредитировать "объект" в глазах родственников и
сослуживцев, чтобы ослабить помощь извне.

Прием достаточно эффективен против интеллигентных и слабовольных людей. Тот, кто
раскалывается, потом говорит: "Я умышленно во всем признался, чтобы спасти от
репрессий семью". Дешевая отговорка, чтобы хоть как-то оправдать собственную
трусость.

Пытка. Запугивание, как правило, подкрепляют физическим воздействием, дабы
подследственный понял, что с ним не шутят. Много ума для воплощения пыток в
жизнь не требуется, и мусора применяют их с нескрываемым удовольствием. Цель
заключается в том, чтобы сломить волю и заставить "объект" беспрекословно
выполнять все требования дознавателей.

Подавляющее большинство граждан планеты Земля панически боится боли. Стоит
только засунуть пальцы в дверной проем или проверить на прочность электротоком -
как тут же homo sapiens начинает болтать. Чем меньше человек боится боли как
таковой - тем тяжелее из него что-либо выбить.

Один из наиболее известных методов преодоления боли состоит в том, чтобы на
период пытки мысленно трансформировать себя в мазохиста, получающего наслаждение
от боли.

Различные медитативные упражнения также помогают отключиться от происходящего.
Мне приходилось сталкиваться с людьми, которые научились выходить из
собственного тела, словно из одежды, и уходили погулять куда-нибудь на природу,
пока над их телом свистели деревянные биты и резиновые дубинки.

Следует подчеркнуть, что когда дело доходит до настоящих неприятностей, у
"объекта" совершенно нет времени на раздумья о том, как легче перенести пытку.
Поэтому об этом лучше заранее позаботиться. У профессионалов, как правило,
заранее приготовлен для такого случая контрприем, а обычным людям здорово
помогают сильные чувства. Такие, как ненависть или любовь, способные
заблокировать ощущение боли.

Исходя из собственного опыта, замечу - труднее всего переносить пытки,
растянутые во времени. Я очень хорошо помню, как в ночь ареста меня привезли в
полуподвальное помещение и бросили на пол лежать неполные сутки, предварительно
стянув за спиной наручниками руки и ноги.

Первые сорок минут было невыносимо. Нестерпимая, горячая боль, пульсируя
раскаленным свинцом, разливалась по телу, заполняя каждую клетку, каждую каплю
крови... Мне всё время казалось, что не хватает воздуха, что ещё немного и я
задохнусь.

И вдруг, когда я приблизился к грани, и отчаянье мертвой хваткой сдавило мне
горло, боль схлынула, словно волна. Я вначале не понял, что произошло, - ведь
ничего не изменилось. Потом осознал - тело онемело настолько, что потеряло
чувствительность.

Я удивленно и легко посмотрел на себя как бы со стороны, паря над землей. Это
было удивительное ощущение невесомости и безграничной свободы. Мое сознание было
невероятно ясным и чистым. Я слышал ровные гулкие удары сердца. Оно стучало
настолько громко, что удары были слышны за сотни, за тысячи километров...

Спустя какое-то время в камеру вошли гуманоиды и стали избивать моё тело
дубинками и сапогами. Мне стало смешно, и совершенно непроизвольно я улыбнулся.

- Он ещё смеется над нами! - вспыхнул старший по званию. - Посмотрим, что ты
сейчас запоешь!

Украина, в натуре, - удивительная страна. В этом государстве слуги закона даже
пытать толком-то не научились, несмотря на то, что именно в этом и состоят их
прямые служебные обязанности. Впрочем, чему удивляться? Для пыток тоже нужны
мозги и хоть какое-то подобие интеллекта.

Мусора устали и, разочарованно хмыкнув что-то насчет моей силы воли, ушли на
перекур. Им и невдомек было, что воля здесь ни при чем. Я действительно ровным
счетом ничего не ощущал, как не ощущал бы любой другой человек на моем месте. С
таким же успехом они могли молотить по стенам или по полу - эффект от их усилий
был бы такой же.

Утром следующего дня, перед тем, как везти на допрос, мусора распеленали меня,
оставив только наручники на запястьях скрученных за спиной рук. Я снова вернулся
на землю. Забыть, как жизнь медленно возвращается в онемевшее за шестнадцать
часов неподвижности тело, с немыслимой болью отвоевывая каждую клетку, -
невозможно. Какое терпение? Какая воля? Я до сих пор до конца не понимаю, как
мне удалось все это вынести. Вот когда нужно было задавать вопросы: "Где был?" и
" Что делал?"! Хорошо, что в те минуты никого не было рядом. Когда пришло время
идти на допрос, я уже мог передвигаться и полностью взял себя в руки.

Стравливание. Нет ничего хуже, чем несогласованность действий среди подельников.
Одно из неписанных тюремных правил гласит: ни в коем случае никого не топи.
Несмотря на звериную злость к тем, кто вешает на тебя всех собак, кто лжет,
трусливо пряча глаза, кто, стремясь спасти свою шкуру, уничтожает тебя и твоих
близких. Сцепи крепче зубы. Придет время, и каждая падаль заплатит по счету.

Правило "не топить" не так сильно связано с нравственностью, как может
показаться на первый взгляд. Это прежде всего вопрос расчета. Слишком часто
приходится видеть, как подельники, выгораживая себя, перекладывают
ответственность на плечи бывших друзей. В конечном итоге все оказываются по
горло в дерьме. Потом те, у кого хватит ума, героически отказываются от данных
ранее показаний и ходят, высоко задрав хвост, мол: "Мы в отказе!". Сначала всех
сдать, а потом "в отказ" - типичная тюремная ситуация.

Дознаватели старательно стравливают подельников между собой, рассказывая
каждому, что "все уже во всем попризнавались, кроме тебя. Будешь молчать -
будешь крайним", пытаются втереться в доверие: "Тебя бывшие друзья топят, валят
всё на тебя, а мы видим, что ты человек хороший, здесь оказался случайно. Хотим
тебе помочь, так что ты зря нам не веришь. Расскажи нам о них, и мы отпустим
тебя". Звучит, по меньшей мере, наивно, но попадаются идиоты, которые этому
верят.

Достаточно часто следователи подстраивают ситуацию таким образом, чтобы арестант
добровольно всё рассказал, сремясь отомстить и нанести вред тем, кто его топит.
Затем всё сказанное передается тем, о ком идет речь и ситуация повторяется в
обратном порядке - обозленные подельники топят старого друга, также не понимая,
что тем самым они топят себя.

Блеф. Во время допроса следователь часто делает вид, что ему абсолютно всё
известно, и что-либо скрывать нет ни малейшего смысла:

- Для твоего же блага советую чистосердечно во всем признаться и оформить, пока
не поздно, явку с повинной.

К чему приводит чистосердечное признание, мы уже говорили в начале главы.
Запомни - ничего они не знают, а только догадываются, что само по себе не
является доказательством по делу. Лакеи Фемиды любят подтасовывать факты, мешать
ложь с правдой, а собственные догадки выдавать за проверенные и закрепленные
факты.

Чтобы "объект" побыстрей раскололся, мусора стараются ошарашить его всем тем,
что у них против него есть, а есть у них, обычно, не так уж и много. К тому же
они всё время спешат. Их давят сроки и вполне обоснованные опасения, что более
проворные соратники по оружию за определенную мзду продадут "объекту" или его
друзьям имеющийся у следствия компромат.

Крайне редко попадаются дознаватели с зачатками интеллекта, выкладывающие факты,
как карты, по мере их нарастания. Такая манера ведения допроса достаточно
действенна, но для её реализации необходимо, чтобы "объект" был контактен и
активно участвовал в следственных действиях. Если же арестант тупо молчит,
равнодушно уставившись в стену, то любые приемы теряют смысл.

Никогда не следует забывать простейшую, как забор, истину: человека сдают не
подельники и враги, а он сам. Помни: за твоими реакциями внимательно наблюдают.
Стоит на мгновение расслабиться и хоть как-то проявить себя, как тут же
начинается прессинг. Чем хуже "объект" скрывает мысли - тем жестче его будут
щемить.

"Родина для тебя столько хорошего сделала - дала образование, воспитала, лечила,
а ты упорствуешь в разговоре с её представителями и не хочешь следствию
помогать! Ай-я-яй!" Говорят, подобные разговоры, построенные на обращении к
порядочности и гражданскому долгу, действуют на умы определенной категории
заключенных, хотя мне трудно представить себе того идиота, который поведется на
столь примитивный прием.

"Давай договоримся". Мол, мы тебя выпустим, если ты сдашь "дядю Васю". Имей в
виду: "дяде Васе" предлагают то же самое. Надеяться таким образом купить свободу
- глупо и бесперспективно.

Допрос с применением наркотических препаратов.

Прими мои соболезнования, если твой подельничек балуется наркотой. Не знаю, быть
может, наркоманы действотельно "такие же граждане общества, как и мы с вами,
только больные и нуждающиеся в лечении", как любят писать сердобольные и не
шибко умные журналисты, однако наркоши приносят в жизнь столько вреда, что их не
то что людьми - назвать животными язык не поворачивается.

Во время ломки наркоманы в обмен на дозу рассказывают абсолютно всё, что знают и
не знают, охотно идут на сотрудничество со всеми, кому не лень и, не мудрствуя
лукаво, берут на себя любые преступления, какие попросят (даже когда слепому
видно, что они не имеют к ним ни малейшего отношения). Наличие наркомана среди
задержанных - приятный сюрприз для опер. работников, так как из них получаются
чудесные лжесвидетели и добросовестные доносчики. Менты с радостным визгом
бегают по кабинетам в поисках нужной жидкости или порошка, а те, кто находятся
по другую сторону баррикад, угрюмо выслушивают рассказы уколотого подельничка,
засыпая и просыпаясь с устойчивой головной болью.

Обращение к возвышенным наркоманским чувствам, всевозможные разговоры о чести,
долге и о том, что лучше бы держать язык за зубами, подкрепленные разумными и
логическими доводами, - занятие со всех точек зрения совершенно бесполезное.
Обычно наркоманы начинают правильно понимать человеческую речь только после
того, как девять грамм свинца застрянет у них между глаз.

Мусора с удовольствием применяют наркотические препараты во время "бесед" и
допросов, но если подследственный не наркоман и впервые попал за решетку,
насильно посадить его на иглу решится далеко не каждый слуга Закона - побоится
брать на себя такую ответственность. Скорее всего тебя вначале попытаются
прощупать, чтобы узнать, каково твое отношение к наркоте.

Как правило, это происходит примерно так: у одного из сокамерников как бы
случайно оказывается наркота, и он любезно соглашается (для видимости - после
некоторых колебаний) поделиться ею, так сказать, для снятия стресса. В
зависимости от того, соглашается "объект" или отказывается (а если отказывается,
то как?), в отношении арестованного применяются или не применяются наркотические
препараты.

На целесообразность их применения также влияют такие факторы, как:

- принимал ли (или пробовал) арестованный наркотики раньше. Если да, то когда,
как долго и что именно;

- был ли арестованный ранее судим или нет (мусора почему-то уверены, что все,
кто побывал в заключении, обязательно баловались наркотой). К тому же за ранее
судимых ответственности меньше (если вдруг кто-то из ментов по глупости перегнет
палку, и заключенный не выдержит полученной дозы) - они уже дискредитированы в
глазах общества, и заступаться за них вряд ли кто станет;

- каков социальный и общественный статус "объекта".

Качели. Чтобы выудить из "объекта" необходимую информацию, его обязательно
попытаются "раскачать" разговорами на отвлеченные темы, например, о семье, о
друзьях, могут как бы невзначай попросить проконсультировать по какому-то
вопросу, в котором "объект" разбирается профессионально. Основная задача -
вызвать симпатию, войти в доверие, постараться сделать уступчивым и
разговорчивым. Обычно это делает "хороший" следователь, в то время как "плохой"
всячески унижает, угрожает, оскорбляет и делает больно. Старый, как мир, прием
кнута и пряника.

Практика показывает, что люди сами себе создают проблемы и сами сажают себя за
решетку. В девяносто пяти случаях из ста люди сами во всем сознаются, признавая
полностью или частично свою вину (запомни: для судей, выносящих обвинительный
приговор, совершенно нет никакой разницы между словом "частично" и словом
"полностью"), и только в пяти случаях причастность к тому или иному уголовному
делу доказывают следственным путем. Ни один человек, который молчал,
категорически отрицал вину и был неконтактен для следствия, не находился долго
под стражей, даже в тех случаях, когда против него были прямые улики.

Ещё раз повторяю: может быть, с точки зрения грамматики, и существует разница
между фразами "полностью признаю", "частично признаю" или "отрицаю частично", но
когда речь заходит о вынесении приговора - это одно и то же. Нельзя быть
немножко беременной. Вина или признается, или не признается вообще. Всякие там
"частично" - чистейшей воды словоблудие, придуманное для того, чтобы постепенно,
шаг за шагом, заставить "объект" полностью сознаться во всем. Будь внимателен и
не поддавайся на провокации. Да и вообще - прекрати дергаться, глотать валидол и
ковыряться в носу при виде следователя и работников прокуратуры. Они боятся тебя
значительно больше. Жаль, что ты не можешь посмотреть на ваше общение со
стороны. Голимый цирк. Единственное, что мешает от души посмеяться над
происходящим, - так это перспектива быть расстрелянным после суда. Что поделаешь
- издержки производства.

Интересно, почему фраза: "Я не виновен," - воспринимается мусорами как
оскорбление? Что в ней такого? Я понимаю: для гуманоидов в погонах все вокруг,
естественно, окромя их самих, - закоренелые преступники, но зачем кидаться на
окружающих, как бык на красное знамя?

Рано или поздно, на день пятый или седьмой, к тебе таки прорвутся нанятые
родственниками адвокаты. Ты с удивлением узнаешь, что планета Земля как жила,
так и живет, совершенно не заметив твоего внезапного исчезновения. Апокалипсис
не наступил, и солнце по-прежнему начинает свой путь по небу с востока. Как
всегда, дети, взявшись за руки, бегут по утрам в школу, а хлебный магазин возле
твоего дома, как всегда, открывается ровно в восемь. Пока ты будешь грызть самое
что ни есть обычное яблоко, показавшееся вдруг невероятно вкусным, адвокаты
растолкуют твои права.

Ты не поверишь - оказывается в стране есть конституция, и согласно ей ни одно
свиное рыло не имеет права безнаказанно врываться в твой дом, а на все вопросы,
касающиеся личной жизни, любой гражданин Украины согласно Закона имеет право не
отвечать. Кстати, ты слышал что-нибудь о презумпции невиновности? Не спорю - эта
скромная девушка редко когда проходит мимо здания суда, но, тем не менее, она
существует, и каждый спорный вопрос должен трактоваться в пользу обвиняемого, то
есть тебя!

Не зря всё-таки в школьном коридоре висел лозунг: "Знание - сила". Чем больше ты
будешь знать - тем сильнее тебя будут остерегаться, потому что больше всего на
свете доблестная милиция и иже с нею боятся того самого Закона, который они
теоретически обязаны защищать. Сотрудники правоохранительных органов чувствуют
себя намного спокойнее с юридически безграмотными арестантами. Так им легче
совершать преступления, прикрываясь разговорами о законности и правопорядке.

Адвокаты пришли и ушли. Мы остались. В вонючих, пропитанных гарью и
человеческими испарениями бетонных гробах. Один на один со сворой облеченных
властью ухмыляющихся ублюдков. Ну ничего... Всему свое время.

Я смотрю, ты после общения с операми совсем приуныл. Имей в виду - чем меньше
будешь слушать мусоров - тем лучше будешь спать, что бы там они ни говорили. Ты
ведь знаешь: ментам поверить - себя обмануть.

Чего? Говоришь, всех родственников и друзей повязали? Ты сам-то их в наручниках
видел? Нет? Значит, всё джаз. Мусора ещё не сказали, что из-за тебя всё
население Украины арестовано? Завтра скажут. Им только дай волю - всех
пересажают, а газету "Правда Украины" переименуют в "Тюремный вестник". Лучше
подумай о чем-нибудь светлом. Например, о том, что конец света ещё не наступил,
и прямо сейчас тебя вряд ли расстреляют якобы при попытке к бегству.

Да прекрати в конце концов дуться, а то, глядя на твою кислую рожу, в натуре
настроения никакого. Лучше отгадай загадку, пока не доехали до КПЗ на Подоле:

- Во время переправы перевернулась лодка с десятью милиционерами. Сколько их
утонуло?

- Такое не тонет.

- Ответ неточный. Двадцать! Ещё десять утонули во время следственного
эксперимента.

Глава 4. Введение в тюремную лексику

"- Ы-ы!.. О-о!.. У-у!..

- Ты шо?!.. Жара!.."

    (из разговора)

Элла Щукина у Ильфа-Петрова обходилась тридцатью словами. В тюрьме, как
выяснилось, можно довольствоваться значительно меньшим запасом слов, и тебя
прекрасно будут все понимать - от сокамерника-психопата до следователя по особо
важным делам. Общеобразовательный уровень окружающих не требует, чтобы ты перед
сном заучивал наизусть словарь Даля. Тебя поймут и в том случае, если ты будешь
тупо молчать. Для тюрьмы это нормально. К тому же, чем больше человек молчит -
тем умнее он выглядит, не взирая на полное отсутствие интеллекта и физиономию
Швейка.

В каждой тюрьме свой, характерный исключительно для нее, лексикон. Почему тот
или иной предмет или явление называется именно так, а не иначе, никто толком не
знает. Многие словосочетания непереводимы на нормальный язык и не имеют
логического обоснования.

Почему, например, на свободе телевизор называют ящиком, а в тюрьме ящик называют
телевизором? Голову можно сломать, разгадывая подобные ребусы. Впрочем,
арестанты редко когда задаются подобными вопросами - у них помимо этого хватает
проблем. Вновь прибывшие заключенные принимают местное наречие как данное, не
задумываясь, откуда и почему оно возникло.

После обыска, помывки, мед. осмотра и длительного сидения в тюремном подвале
заключенного отводят в камеру. По дороге он делает короткую остановку возле
каптерки, где ему торжественно вручают скатку. В скатку входят: вата (в переводе
- матрас), принадлежавшая, судя по внешнему виду, больному энурезом, вонючее,
никогда не стиранное короткое одеяло, впитавшее в себя многовековую пыль, и
нечто по форме отдаленно напоминающее подушку. Пока ты с неподдельным интересом
будешь рассматривать это, принесут весло, тромбон, шлёмку (она же нифель),
обязательно одну короткую простынь и, язык не поворачивается сказать, наволочку.

- А-а... - невольно вырывается у тебя.

- Всё, что осталось. Отрываю от сердца, - перебивает, читая мысли, каптер. - Как
будет на что - сразу же поменяю.

Чтобы каптерщик по своей воле что-нибудь поменял - такого ещё не бывало. Лучшее
почему-то никогда не появляется само по себе. В тюрьме всё, вплоть до мелочей,
приходится доставать.

Отчего ложку назвали веслом, ещё можно как-то понять. Допустим, равномерные
движения ложки в затвердевшем гороховом супе смутно напоминают тренировку гребца
накануне соревнований, но почему тарелка называется шлёмкой?

- Как почему? - удивился, затягиваясь травкой, Петюня Фастовский. - Шлёмка от
слова "шлем", потому как она, в натуре, похожа на каску времен Великой
Отечественной. Теперь по поводу тромбона. Когда тюремную кружку прикладываешь
донышком к кирпичной кладке, чтобы через стену перебазарить с братвой из
соседней хаты, - она становится похожей на музыкальный инструмент, в какой дуют
лохи из симфонического оркестра.

Не могу сказать, что Петюня отличался компетентностью в тюремной терминологии -
он всего-навсего изложил собственную точку зрения, но какая-то логика в его
пробитых мозгах, как ни странно, была.

После того, как ты переступишь порог камеры, смотрящий (если таковой имеется)
или кто-то из старожилов укажет тебе, на какую нару кинуть скатку и в какой
телевизор (ниша под столом для посуды) положить шлёмку, тромбон и весло. Можешь
себе представить ту голову, чье незаурядное воображение увидело схожесть между
вышеупомянутой нишей и телеэкраном! Долго же кто-то смотрел в эту дыру...

Если ты человек для тюрьмы новый и не спешишь раскрываться перед сокамерниками -
тебе укажут нейтральное место, после чего за каждым твоим жестом, шагом,
поступком будут наблюдать в течение двадцати четырех часов. Обычно, кто есть кто
становится ясно спустя три-четыре дня. Затем придется съехать на более или на
менее почетное по тюремным понятиям место.

Как на свободе, так и в тюрьме человек выдает себя в мелочах, в неосторожном
взгляде и слове. Особенно ярко это проявляется в тех случаях, когда вновь
прибывший шифруется (ведет себя скрытно), а затем срывается, не выдержав
внутреннего напряжения. В тюрьме значительно тяжелее, нежели на воле, скрыть
свои мысли - ты все время, круглые сутки, находишься под пристальным вниманием
сокамерников и оперов.

Камера и тюремная нара после изолятора на Подоле кажутся невероятно удобными и
просторными. (Невольно проносится мысль, что не зря ты ходатайствовал о
скорейшем переводе из КПЗ в СИЗО). В тюрьме верхнюю нару принято называть
пальмой. В Днепропетровске, для сравнения, - грушей. По всей видимости, киевские
зеки, в отличие от днепропетровских, чаще ездят отрываться в жаркие страны.

По затхлому тюремному коридору нарезает тасы (или - выпал на тасы - то есть
ходит туда и обратно) попкарь (контролер), который пасет (следит) арестантов.
Сущность работы контролера наиболее точно отражает его прежнее название -
надзиратель. Четко и ясно. Однако, на Украине решили, что "надзиратель" режет
слух и потому переименовали данную должность в "контролер".

Я как-то подсчитал, сколько времени проводит попкарь в тюремном коридоре в
течение всей трудовой жизни. Получилось ни много ни мало - десять-двенадцать лет
тюремного заключения, на которые они сами себя обрекают, имея равные с
заключенными шансы заболеть туберкулезом.

В обязанности попкаря входит висеть на ушном (подслушивать разговоры в камерах)
и на глазном (подсматривать) через сечку (специальное отверстие в стене и в
двери).

Само по себе слово висеть оказалось достаточно универсальным. В тюрьме его можно
пристроить к чему угодно и как угодно. К примеру, выражение "лежать на верхней
наре" в переводе на местный диалект будет звучать как "висеть на пальме".

Попкарь всё время ворчит и сквозь закрытую дверь грозит всевозможными
неприятностями. Особенно если замечает причал (по-умному - устройство для
налаживания межкамерной связи, а по-простому - обычная палка с крючком на конце,
сделанная из обломков веника или из плотно свернутых газет), при помощи которого
гоняют коней по дороге.

По большому счету, дорога - это любой вид связи. В данном случае, дорогой может
служить обычная веревка, натянутая между камерами по внешней стене здания. По
дороге отправляется пакован (специально сделанный пакет, в который пакуют чай и
сигареты) или ксиву (она же малява), по-старому - документ, ныне - записка.
Ксивы бывают нескольких видов - например, поисковая, когда ищут человека, или
прогон (инструкция для всех арестантов). Ксива всегда пишется по определенному
образцу и может выглядеть примерно так:

"Ночи доброй, братва!

Мир и уют вам в доме нашем! Братва! Дело такого рода! Нет ли у вас в
хате........? Если есть - пусть отпишет.

К нам вчера заехал от вас........, отпишите, что за человек.

Загоните по возможности чая и курехи, а то совсем голяки.

На этом STOP. Здоровья вам, фарту, удачи, скорейшей свободы, всех благ.

С искренним арестантским уважением, братва хаты........"

Обычно в больших камерах имеются арестанты, которые целыми днями только тем и
занимаются, что гоняют коней, поэтому их и называют конегонами.

Наивно думать, что все эти малявы и ксивы проходят мимо глаз и ушей опер. части.
Неконтролируемых мусорами дорог в тюрьме нет. Нередко опера сами провоцируют и
поощряют создание подобных дорог, чтобы в процессе переписки интересующие их
арестанты проявили себя. Нередки случаи, когда камера по соседству на самом деле
пустует (о чем арестанты и не догадываются), и из нее мусора под видом
заключенных ведут переписку. Иногда они это делают от имени вымышленных лиц,
иногда - прикрываясь именами реально существующих заключенных. Пока арестанты
разберутся, что к чему (да и разберутся ли вообще?), пройдет не один день, а за
это время опера успеют отработать поставленную перед ними задачу.

За нарушение режима арестанта могут кинуть в карцер или лишить кабана
(продуктовой и вещевой передачи), что происходит чаще всего, так как карцер
переполнен, и провинившийся ждет своей очереди две-три недели. Кабан разрешают
передавать один раз в две недели. (Если арестованный не знает, от кого пришла
передача - у него могут возникнуть трудности с её получением). Кабан передают
через кормушку (прямоугольное отверстие в двери), через него же подается и
баланда - некое подобие пищи.

Баланду готовят на комбижире из залежалых и полугнилых продуктов. Собаки - и те
её не едят. У человека после такой, с позволения сказать, "еды" печень и желудок
выходят из строя достаточно быстро. Так как у заключенных зачастую выбора нет, а
что-то есть всё же надо - вот они её и едят, предварительно многократно промыв
под водой, закусывая хлебом, замешанным на мусоре и осколках стекла. Говорят,
его пекут в местной пекарне.

Заключенных, разносящих баланду, называют баландерами. Отношение к ним со
стороны других заключенных - полупрезрительное: их недолюбливают за заискивание
перед тюремным начальством и называют козлами. Все те, кто остаются досиживать
срок в тюрьме, рассчитывают выйти на свободу досрочно. Кому-то везет, кому-то -
нет.

По коридору время от времени прохаживается лепило (фельдшер), у которого из
медикаментов нет ничего: " На воле у людей нет денег на лекарства, а вы хотите,
чтобы в тюремной аптеке что-то было?". Всё лечение сводится к добродушному
пожеланию:

- Ты, главное, не болей. Что? Уже заболел? Тогда выздоравливай!

Для психологической поддержки можно проглотить таблетку. Любую. Какая найдется.

Вслед за лепилой в коридоре появляется левитанша - дама, разносящая почту и
приносящая плохие новости значительно чаще хороших. Что, скажем, может быть
приятного в продлении санкции прокурора или в обвинительном заключении?

Время от времени, кряхтя и дыша перегаром, в камеру врываются шмонщики (от слова
шмон - обыск), переворачивая вещи и отбирая всё, что им понравится. Могут
поднять крик из-за любой мелочи, например, из-за мойки (обычного лезвия) и
устроить настоящий скандал, если найдут кобуру (дырку между камерами). Наблюдая
за поведением шмонщиков, получающих воистину сексуальное удовлетворение от рытья
в чужих и далеко не самых чистых вещах, отчетливо осознаешь, что тюрьма не
просто "место не столь отдаленное", - это совершенно иной мир, где происходит
массовое отупение и нет места здравому смыслу.

Гитлер и Сталин не додумались заварить окна металлом. В "независимой" Украине
додумались. Крохотный клочок неба закрывает решетка, на которую снаружи наварен
намордник - ящик, полностью закрывающий доступ свету и воздуху (ещё его называют
баян или забрало).

Вместо слова "понять" используют выражение "дать дупля", а слово "прозреть"
означает быть шокированным тем, что понял. Правда, интересно? Идем дальше.

В тюрьме не принято употреблять слово "Спасибо", говорят "Благодарю" и жестоко
наказывают тех, кто влазит в чужой разговор.

Выражение развести рамсы означает разобрать, кто прав, а кто нет. Чаще всего это
происходит где-нибудь в углу камеры за кружкой чифира. Кое-кто во время
разговора путает рамсы, то есть неправильно себя ведет и недопонимает
сложившуюся ситуацию, а фраза убитый рамс обозначает ситуацию, которая давным-
давно закрыта, и нечего к ней возвращаться.

Довольно-таки часто можно увидеть, как арестанты рисуют шариковой ручкой на
марочке (носовом платке) цветы, колючую проволоку, нечто на религиозную тему,
чтобы потом передать на волю в подарок близким. На разрисовывание платка уходит
несколько дней, а то и неделя. Впрочем, куда торопиться? Срок идет с момента
задержания.

Слово "обиделся" стараются не употреблять, так как обиженными называют опущенных
насильственным путем. Ну, а что такое петух - объяснять не надо: это и на воле
знают - мужчина с нестандартной сексуальной ориентацией. Что же касается куриц,
то они, в отличие от петухов, к сексу отношения не имеют. Зато имеют к опер.
части. Вися на глазном и на ушном, курица собирает интересующую кума (опер.
работника) информацию и передает её по назначению. Таким образом некоторые
пытаются облегчить свою участь.

Куриц не любят сокамерники и презирают оперативники. Сами стукачи не
задумываются над тем, что их "постукивание" не сокращает срок, а наоборот -
удлиняет. Курицы выгодны операм. Так зачем же их выпускать на свободу? Стукачей
прикармливают мелкими поблажками и постепенно всё глубже и глубже загоняют в
торбу, чтобы они не пищали и послушно выполняли всё то, что им говорят.

Мало кто стучит со злобы. Для большинства людей - это нормальный стиль жизни,
который имел место и на свободе, а в тюрьме проявился наиболее остро. Что
поделаешь - в школе нас призывали равняться на Павлика Морозова, мало кому
родители пересказывали перед сном содержание произведений Марио Пьюзо.

Время от времени куриц выламывают из хаты. Кое-кто воспринимает это чуть ли не
как подвиг - некую борьбу за нравственную чистоту арестантов. На самом же деле
сие совершенно бесполезное занятие, которое, кроме вреда, ещё никому ничего не
приносило. Как показывает практика, очень часто выламывают совершенно не того,
кого нужно, а если и того - что толку? Один выехал - другой заехал. Умные люди
используют куриц в своих интересах. К примеру, забрасывая через них
дезинформацию.

В тюрьме у куриц нет необходимости что-либо выпытывать. Сокамерники, изнывающие
от скуки и долгого сидения в бетонных гробах, сами всё рассказывают друг дружке.
Что сделал. Когда. С кем. Почему. Люди - странные существа. Они забывают о том,
что опер. часть работает без выходных.

Лично я сделал вывод, что молчать не умеет никто, за исключением незаурядных
личностей, рождающихся один раз в сто лет, и очень сильных людей, прошедших
специальную подготовку, как вести себя во время допроса. (Одно из наиболее
распространенных заблуждений гласит, будто бы ранее судимые умеют молчать,
потому как они уже были под следствием, сидели и знают, что к чему. Полная
чушь!!! Как раз у ранее судимых и развязываются языки быстрее всего!). Многие из
тех, кто считает, что молчит, на самом-то деле своим "молчанием" говорит
значительно больше, чем некоторые, оформившие явку с повинной прямо в дверях
райотдела. Однажды сокамерник дал мне почитать свое уголовное дело, переснятое
на ксероксе. Умный, казалось бы, парень, но на очной ставке он так отказывался
от вины, что лучше бы он её сразу признал - толку было бы больше.

Я как-то задумался - а почему же на воле многие друзья умеют хранить тайны, и на
них можно как будто бы положиться? А потом вдруг понял - они молчат только лишь
потому, что никто их об этом не спрашивает, а вовсе не оттого, что рот на замке.
Как только им заломают за спину руки и начнут задавать вопросы с пристрастием -
быстренько во всем сознаются и подписывают, не читая, любые бумаги. Затем, в
преддверии суда, начинают стонать: "Я не виноват! Меня заставили! Помоги! Я от
всего откажусь!". Ясное дело: "не хотел", но зачем топить, лгать и подписывать
то, что на голову не налазит? Молчат подельнички...

Человеческая речь является материальным воплощением его мыслительной
деятельности. Нередко то, как человек говорит, играет решающую роль в том, какое
именно место он займет (или занимает) в обществе.

В подавляющем большинстве заключенные - это достаточно примитивные существа,
однако если сравнивать их речь с речью работников правоохранительных органов, то
сравнение будет явно не в пользу последних. Мат-перемат, умноженный на чисто
мусорское произношение знакомых, казалось бы, слов. От заключенных такого
никогда не услышишь. Более того, чем серьезнее человек - тем культурнее его речь
и тем более тщательно он выверяет каждое слово. Вежливость и корректность в
поведении удлиняют жизнь, а грубость наоборот - сокращает.

Одно время со мной в камере сидел семидесятидвухлетний дедушка Боря, милейший,
смею заметить, старичок. Перед тем, как переехать в тюрьму, он жил на седьмом
этаже шестнадцатиэтажного панельного дома. Сосед дедули - здоровый, ранее
судимый за хулиганство бугай - на девятом. Периодически они встречались возле
дома и в лифте.

Борин сосед в школе учился скверно, вырос в неблагополучной семье, о вежливости
и культуре общения понятия не имел, поэтому и заходил в лифт всегда первым,
грубо расталкивая локтями других пассажиров. В конце концов, такое хамство по
отношению к окружающим дедушке Боре основательно поднадоело, и он, достав из
хозяйственной сумки армейский штык времен Первой мировой войны, без лишних слов
посадил на него соседа. Тот упал на пол лифта и вовсе не от удивления там
остался лежать. Дедуля неторопливо вытащил штык, вытер его об кожаную куртку
лежащего у ног парня и вышел, как всегда, на седьмом этаже.

Крови было настолько много, что медики не могли поверить, как после такого удара
можно было выжить, но некультурный сосед выкарабкался и, очнувшись в реанимации,
дал показания. Так дедушка Боря, доселе остававшийся вне подозрений, оказался в
тюрьме. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что сосед всё-таки выжил:
"Всю жизнь страдаю от незаконченных дел. После первой отсидки теща мне все уши
прожужжала: "Боренька, если ты ещё раз сядешь, то исключительно по халатности".
И на тебе - как в воду глядела, царство ей небесное!".

Ранее дедушка Боря сидел на Лукьяновке лет сорок назад и вышел на свободу во
времена Лаврентия Берии:

- Вот это действительно была амнистия так амнистия! Несколько часов тюрьма
пустовала!

Дедуля мечтательно закатывал глаза, предаваясь воспоминаниям о золотых
пятидесятых. К слову, Боря не отличался слабым здоровьем, да и внешне был ничего
- под метр девяносто. Несмотря на более чем пролетарское происхождение и далеко
не простую жизнь, он никогда не матерился и думал, прежде чем говорил.

Речь - не просто визитная карточка человека. За каждое слово принято в жизни
платить. Сколько проблем зачастую возникает из-за обрывка фразы или из-за
неверно истолкованных слов! Примеров сколько угодно. Крайне глупо использовать в
разговоре нецензурную речь, а посылать кого-то на три буквы - непростительная
глупость, и словом "Извини" здесь не отделаешься. Да и вообще - думай, прежде
чем что-то сказать. Мало ли кого по ночам мучают нераскрытые эпизоды? Тебе-то до
этого что? У тебя своя беда, и дай Бог тебе с ней разобраться.

Глава 6. Сотрудники "мест не столь отдаленных"

"Были бы мозги - было бы сотрясение"

    (из заключения суд.-мед. экспертизы)

Вынесенная в эпиграф фраза пришла на ум, когда рослый, упитанный тюремщик
поскользнулся на льду и изо всей дури протаранил башкой обледенелую бетонную
стену. Мы с любопытством наблюдали за распластавшимся телом.

- Не встанет. Спорим на ужин, - предложил, вынырнув из-за спины, шустрый
коротышка небритому верзиле из-под Донецка.

- Встанет, - разочарованно протянул небритый и спорить не стал.

Действительно, тюремщик довольно-таки быстро поднялся и, рыча от ярости, погнал
нас дальше, выписывая в воздухе замысловатые фигуры руками. Нормальный человек
ни за что бы не оклемался, а этому хоть бы что. Я ещё раз имел возможность
убедиться, что если во время столкновения головы с другим предметом раздается
глухой звук, то это не обязательно звук головы.

Существует ли у тюремного персонала серое вещество наподобие мозга или нет -
вопрос остается открытым. Если да, то оно работает исключительно в одном
направлении - где бы и чего побольше урвать.

Как-то тюремщики ворвались с обыском накануне обеда. В тот день, утром, коллега
по несчастью получил из дому продуктовую передачу, и мы только что закончили
делать бутерброды с сыром. Всех, как обычно, загнали в отстойник. Вещи
повытряхивали из сумок, раскидав вперемешку по полу. Веревки с сохнущим бельем
оборвали, белье туда же - на пол. Часть бутербродов съели, остальные сбросили со
стола.

Интересно, их что - дома не кормят? Хари такие, что дай Бог каждому так
отъесться. А если и не кормят, то зачем ногами топтать? Лично меня это взбесило,
остальным, смотрю, всё равно. Привыкли. Мол, чему удивляться? Всё нормально.
Серая повседневность. Тюремные будни, в которых заключенный - ничто, бесправное
и безмолвное существо похуже собаки.

Я смотрел, как сокамерники монотонно собирали разбросанные в беспорядке шмотки,
слушал, у кого что пропало. Ненависти не было. Только глухая злоба и презрение к
самодовольным жлобам, наживающимся на чужом горе. Они настолько ничтожны, что
даже взятки им никто не дает - не за что. Вот и приходится отбирать у арестантов
всевозможные мелочи, чтобы не зря прошел рабочий день. Как они выражаются:
"забрать у зека не в западло", а так - в порядке вещей. Мол, рассматривайте
данное явление не как воровство, а как скромный вклад тюремного персонала в
борьбу с преступностью во владениях местного феодала.

Подавляющее большинство надзирателей получает откровенное удовольствие от
обысков как таковых. Они наслаждаются тем, что унижают других, сам процесс их
привлекает больше, чем результат поиска. В этом отношении их трудолюбию можно
только позавидовать. Не каждому дано с утра до вечера заглядывать в анальные
отверстия в поисках запрещенных предметов.

В преддверии праздников оловянные солдатики заметно активизируются. По всей
тюрьме проходят повальные обыски. Возвращающихся со следственки заключенных
обыскивают по несколько раз. Найденные продукты, с большим трудом переданные с
воли, отбирают - нужно ведь чем-то закусывать.

Когда 30 декабря я возвращался в камеру около пяти вечера, тюремщики уже успели
надраться как свиньи и весело гоготали, развалившись на стульях. На меня никто
внимания не обращал, да и отбирать, по большому счету, было нечего - плитка
шоколада, два-три апельсина, полуторалитровая пластиковая бутылка воды и стопка
свежих газет. Пустяк для свободы и целое состояние как для тюрьмы.

Вода была самая обычная, негазированная. Половину я выпил на следственке,
половина оставалась в бутылке.

- Что несешь? - подозрительно поинтересовался ковылявший где-то сзади тюремщик.

- Воду.

- Воду... - как эхо, задумчиво повторил спутник. - Почему воду?

До его извилин никак не могло достучаться, что пить, пусть даже прокипяченную,
но техническую и ржавую воду опротивело до такой степени, что стакан с обычной
чистой водой постепенно превратился в навязчивую идею фикс.

- Можешь понюхать, - предложил я тюремщику, подсунув бутылку под нос. Эта тварь
не только понюхала, но и попробовала. Я посмотрел на его грязную морду,
лоснящиеся от жира губы и понял, что допить остаток воды мне уже явно не
суждено.

- Допивай, - я обреченно махнул рукой, думая как бы он пластиковую бутылку часом
не отобрал, так как и её занесли в список запрещенных предметов.

Пока мы брели по подземному лабиринту, тюремщик добросовестно допил воду и,
остановившись у дверей камеры, удивленно развел руками:

- Не вставляет.

Он всё ещё думал, что это какая-то хитрая жидкость наподобие спирта, но только
без запаха и без вкуса.

- Я ведь говорил тебе, что это вода.

- Вода... - снова эхом отозвался комок человеческой глины, и разочарованно
хмыкнув, потопал вглубь коридора.

Вода абсолютно безвредна для организма, чего не скажешь о стиральном порошке
фирмы "Ариэль", если употреблять его вместо еды. Вечно угрюмый сосед по камере
впервые за несколько месяцев смеялся от всего сердца после того, как у него во
время шмона нашли пакетик стирального порошка:

- Братуха, ты бы видел, как они его нюхали и пробовали на язык!

- Наверняка приняли за кокаин, - всунул свои пять копеек малолетка с верхней
нары.

- В таком количестве? Ну ты даешь! Не знаю, за что они там его приняли, но
граммов пятьдесят вынюхали, столько же съели.

- Хорошо, что не отобрали.

- Пришлось поделиться. Натуральный рэкет - с половины работают. В конце концов,
кого за вымогательство посадили - меня или их?

Сосед побагровел от возмущения. Я его понимаю. Стиральный порошок купили, затем
заплатили, чтобы занести в тюрьму, а в довершение всего половину пришлось
отдать. Получается, что "Ариэль" не так уж и дешево обошелся.

Тюремное начальство вечно ноет, как проститутка, и жалуется то на долги, то на
отсутствие средств для покупки самого необходимого. Вместе с тем, когда
родственники арестованных хотят что-нибудь передать, им неизменно отвечают: "У
заключенных всё есть. Тюрьма всем обеспечивает".

В тюрьме нет ничего. Даже элементарных мелочей, в отсутствие которых нормальный
человек сразу и не поверит. Явно не от хорошей жизни практически все арестанты
спят в одежде, не раздеваясь. Убийственная антисанитария, умноженная на
отсутствие дневного света, вентиляции и чистого воздуха при температуре до пяти
градусов по Цельсию. Люди теряют зрение, гниют в прямом, а не только в
переносном смысле, но кому до этого дело? Проверяющим и всевозможным комиссиям
показывают одни и те же образцовые камеры, где арестанты спят не на железных
нарах, а на металлических сетках, и где линолеум лежит на бетонном полу.

Между тем, чтобы привести "места не столь отдаленные" в соответствие с
международными требованиями Организации Объединенных Наций, принявшей ещё в 1955
году Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, вовсе не
обязательно поднимать вопрос о дополнительном финансировании пенитенциарной
системы. Всё равно правительство денег не даст. Глупо надеяться на помощь со
стороны государства.

Тем не менее, выход есть. Достаточно снять идиотские запреты, придуманные самим
же руководством тюрьмы. Среди заключенных попадаются очень даже обеспеченные
пассажиры, готовые за свои кровные сделать ремонт и укомплектовать тюрьму всем
необходимым. Но за что в этом случае тюремщики будут брать взятки? Вот и
придумали сотни всевозможных "нельзя", чтобы за определенную мзду все они
превратились в "можно".

Довольно-таки любопытно сравнивать запреты и разрешения в различных украинских
тюрьмах. Почему, к примеру, в Днепропетровске заключенным разрешено передавать
консервы, а в Киеве нет? Почему на том же Подоле запрещены сигареты с фильтром,
а в восьмистах метрах от него, на Лукьяновке, можно? На самой Лукьяновке то, что
вчера было "можно", сегодня - "нельзя". К примеру, до недавнего времени
арестантам разрешено было передавать постельное белье. Потом запретили. Снова
разрешили и снова запретили... По четным можно, по нечетным нельзя. Почему? В
каких документах оговорены все эти запреты, кем конкретно утверждены, на
основании какого Закона?

О том, что существуют какие-то указы, постановления и тому подобное,
регламентирующие порядок содержания заключенных под стражей, слышали все, но что
конкретно написано в них, никто понятия не имеет. Да и зачем их читать? Что
взбредет в голову тюремной администрации, то и является истиной в последней
инстанции. О какой законности, о каком порядке может идти речь, когда сама
власть, что наверху, что внизу, на эту самую законность плевала, исповедуя
исключительно личные интересы?

В развитых странах пенитенциарная система подчинена министерству юстиции, что в
немалой степени способствует соблюдению законности за колючей проволокой. В
Украине тюрьмы и лагеря как были, так и остались в подчинении министерства
внутренних дел. В результате те, кто, грубо попирая Закон, вламывались в
квартиры и арестовывали - они же и содержат арестованного под стражей.
Ведомство-то одно. Чего стоит какому-то Паше позвонить приятелю Ване и сказать:
"Мы там тебе преступника привезли. Так ты создай условия, чтобы не шибко
умничал"? Ванечка никогда не откажет за магарыч и закуску подорвать чье-то
здоровье и сломать чью-то жизнь. Что может быть проще?

Тюрьма - это гигантский сгусток отрицательной, грязной энергии, разрушающей
психику как заключенных, так и тюремщиков. Вопрос ставится не так: заболеет
человек в тюрьме или нет, а на каком месяце начнет барахлить печень, сердце,
мозг?..

По отношению к заключенным тюремщиков можно условно разделить на две категории:
агрессивные, при каждом удобном случае срывающие зло на арестантах, и не
агрессивные - те, кто зло не срывает, но, вместе с тем, абсолютно равнодушен к
чужим страданиям. Глупо искать среди тюремного персонала психически полноценных
людей. Это все равно, что отправиться в глубины Африканского континента на
поиски высокого блондина в желтом ботинке. Единственное, что не позволяет
некоторым окончательно свихнуться за решеткой, так это полное отсутствие
мыслительной деятельности, что также встречается достаточно часто.

Я ещё раз подчеркиваю - нормальный человек со здоровой психикой в тюрьме
работать не может. Если такой, по иронии судьбы, и окажется в "месте не столь
отдаленном", то поверь - это не надолго. Он или уволится, или деградирует, или
система сотрет его в порошок. Или - или. Другого не надо.

Это чем-то напоминает жизнь в зоне с повышенным уровнем радиации. Либо организм
покинет зону, либо умрет, либо неминуемо превратится в такого же мутанта, как
все. У белых ворон на роду написано долго не летать в черной стае.

Психическая неполноценность и примитивизм развития тюремщиков - всего лишь фон,
на котором акт за актом разыгрывается тюремная пьеса. Невольно задумываешься: из
каких закоулков человеческой души выползает ненависть к себе подобным, почему
один человек, уничтожая другого, получает от этого удовольствие, люди с какими
чертами характера остаются на долгие годы работать в тюрьме после естественного
отбора?

Так устроен мир, что серые, невзрачные люди всегда ненавидели тех, чья жизнь
удалась. За то, что у них хорошие отношения в семье, за то, что они красиво
одеваются и живут в аккуратных, чистых домах, а в отпуск уезжают покупаться в
море или покататься на лыжах в горах. Любое проявление успеха и благополучия не
только притягивает окружающих, как магнит металлические предметы, но и неминуемо
вызывает зависть. Обеспеченные люди недооценивают данный момент, а ведь именно в
нем, как в тщательно замаскированной мине, чаще всего кроется причина их
бесчисленных несчастий и бед.

- За что нас ненавидеть? Чему завидовать? Учитесь, работайте и будете иметь не
меньше, если не больше, чем мы.

Толстячки недоуменно пожимают плечами.

В том-то и дело, что учиться лень, работать - тем более, а иметь хочется
побольше. Зависть - не столько черта характера, сколько проявление скрываемого
комплекса неполноценности, имеющего место у большинства homo sapiens. Серость
ненавидит яркие цвета как раз за то, что рядом с ними особенно остро проявляется
её ущербность. Сами по себе ничтожества не способны сбить с ног, но когда (как,
к примеру, в тюрьме) вдруг сложится ситуация, в которой можно заявить свое "Я",
то такого случая они не упустят. Что может быть приятнее для нищего, чем
созерцание несчастий обеспеченного соседа? У нас даже телесериал есть под
названием: "Богатые тоже плачут". Каково? Что может быть лучше для
самовозвышения, чем издевательство над тем, кто ещё вчера был сильнее? Как не
воспользоваться, когда представится случай?

В тюрьме сидят разные люди. Глупо стричь всех под одну гребенку. Среди
бесчисленного дерьма и опущенных, гниющих от СПИДа наркоманов, редко, но
встречаются яркие личности, попавшие за решетку в силу несовершенства
законодательства и творимого в стране беззакония. Как правило, такие попадают в
тюрьму за экономические дела или в результате политических интриг и репрессий.
Именно их с удовольствием бросают власти под пресс и "создают условия" по
просьбе приятеля в таком же казенном и помятом мундире.

- Это тебе не санаторий ЦК партии! - любят повторять надзиратели, запихивая в
душный отстойник на время обыска.

Всем известно - в тюрьме не бывает легко. Если же тюремщики вдобавок ещё и
"заботятся" - трудности возрастают в геометрической прогрессии в зависимости от
их стараний и служебного рвения.

Глава 8. Что такое тюремная медицина

"Все болезни от нервов.

Триппер и сифилис - от удовольствия"

    (мнение)

Один раз в день, не считая суббот и воскресений, открывается кормушка, и сутулая
фигура в халате, некогда белом, а ныне неопределенного цвета, держа в руках
замусоленный ящик от письменного стола, не то вопрошает, не то утверждает:

- Болеем?!

В ящике, как обычно, пусто. Если на дне что-либо и валяется, то явно с вышедшим
сроком годности и неясного даже для опытных фармацевтов происхождения. Надеяться
на то, что в случае заболевания тебе дадут нужное лекарство - глупо,
бесперспективно и чрезмерно наивно. У тюрьмы нет денег на приобретение самых
простых и дешевых лекарств, а то, что со скрипом и закупается, благополучно
оседает в карманах тюремного персонала. Что остается, думаю, понятно. Поэтому
заключенные, подтягиваясь от скуки к кормушке, редко спрашивают у лепилы какое-
то конкретное лекарство, а говорят лаконично и просто:

- Дай таблетку.

И всё. Потом разберемся - нужна она или нет. Авось кому-нибудь да пригодится. А
если и не пригодится - можно для психологического самоуспокоения глотнуть.
Какое-никакое, а всё же лекарство. Вдруг от чего-то да полегчает.

То, что тюрьма жизнь не удлиняет, а укорачивает, - общепризнанный факт. То, что
лучше быть богатым и здоровым, а не бедным и больным - также не новость. Однако,
находясь в заключении, на медицину, в целом, и на собственное здоровье, в
частности, начинаешь смотреть совершенно под иным углом зрения, чем на воле.

За решеткой здоровье арестанта - его сугубо личная проблема, и нечего
рассчитывать на то, что некто, наблюдая за тобой, обронит слезу. Кого лечить?
Чего спасать? Для всего мира ты преступник, затерявшийся среди отбросов
общества. Не приведи Господи свернуться калачиком от аппендицита или начать
задыхаться от сердечного приступа. Пока достучатся, пока прибегут... И то -
первое, что скажет тюремный медбрат, так это: "Прекрати симулировать", или нечто
в этом роде. Вопрос: "На что жалуемся?" - прозвучит несколько позже - когда
пульс перестанет прощупываться.

Помню, один эпилептик как-то забился, словно карасик, выпавший из рыбацких
сетей. Внес своим приступом разнообразие в серые тюремные будни. Хотя бы какая
скотина отозвалась из коридора! Как бы не так! Как в тундре - никого не
докличешься. Когда надзиратель таки соблаговолил появиться - больной лежал на
правом боку с ложкой между зубов, чтобы не задохнулся.

- Чего расшумелись? Тут ещё и не с таким сидят! - успокоили из-за железной
двери, с любопытством наблюдая через сечку за суетой внутри камеры. - Притих, и
слава Богу. Угомонился, бедолага. Чего раскричались? Пусть полежит на полу, а
потом забросите его на нижнюю нару. Пустяки - оклемается.

Действительно, - чего зря шуметь? Толку от этого всё равно никакого, а голосовые
связки далеко не железные. Лежит себе на полу человек и лежит - никому не
мешает. Разве что чужая ложка торчит изо рта, создавая определенные неудобства
для её хозяина, если тому вдруг захочется поковыряться в тарелке перед тем, как
зависнуть на пальме, а так - всё нормально, судя по реакции тюремного персонала.
Контролеров, как они себя называют.

Впрочем, эпилепсия - не самое неприятное заболевание, наблюдаемое у окружающих
за тюремной решеткой (хотя и давит время от времени на мозги созерцание судорог
у соседа по хате). Есть ещё невероятное количество всевозможных кожных и
венерических заболеваний, на фоне которых чесотка кажется чем-то милым и
трогательно-невинным. Ну заразна - так что из того? Сифилис и СПИД тоже заразны,
а хлопот от них не оберешься. Другое дело - чесотка. Чем больше чешешься - тем
больше хочется. Почесался сам - дай почесаться другому. Это как насморк. Главное
- чихнуть в нужном направлении.

Что любопытно - в тюрьме полным-полно больных СПИДом, а тюремное начальство
хранит олимпийское спокойствие, словно так и должно быть. Сокамерники
традиционно переживают по поводу туберкулеза, процент заболеваемости которым
неуклонно возрастает из года в год. Что же касается СПИДа, то его как-то всерьёз
не воспринимают. Многие слышали о том, что от СПИДа, кажется, могут быть
неприятности, но насколько серьезными могут быть эти самые неприятности, мало
кто осознает до конца. Тюремное начальство довольно-таки просто разрешило
проблему с этим крайне непонятным и мутным заболеванием - оно решило его просто-
напросто не замечать. И вправду - чего обсуждать эту гадость, если она всё равно
неизлечима? Поначалу тех, кто со СПИДом, держали в отдельных камерах, затем
(когда их стало слишком уж много) разбросали по хатам, перемешав со здоровыми
арестантами. Пусть привыкают.

Государство, судя по всему, поддержало инициативу на местах, благополучно
прекратив финансировать тестирование на СПИД не только в тюрьмах и лагерях, но и
на воле, не делая исключения для станций переливания крови. Какая-то логика тут,
конечно же, есть. Ну протестировали, ну выявили... А дальше что делать? Одни
расходы. Да и зачем людям настроение портить? Мало ли что можно в крови найти,
если в ней хорошенечко покопаться...

Лечение в тюремных условиях проходит под чутким наблюдением и при
непосредственном участии опер. работников, не отягощенных клятвой Гиппократа. Их
до глубины души оскорбляет, когда без их ведома и присутствия пытаются провести
медицинское обследование заключенного и ставят диагноз. Поэтому нет ничего
удивительного, если вместо терапевта тебя потащат к дерматовенерологу или
окулисту, которые появляются на видимом горизонте, в лучшем случае, раз в
квартал. Заключенные давно поняли, что даже если их по ошибке и отведут к тому,
кому надо - здоровье от этого никак не улучшится, а выйти из душной камеры и
прогуляться по тюремным коридорам - милое дело. Какое- никакое, а развлечение в
мире, где ничего хорошего не происходит. Походить, побродить, знакомых
встретить, обменяться последними сплетнями, узнать, кого отправили в лагеря, а
кого расстреляли. Учитывая, что любой выход за порог камеры - уже событие (как
для тюрьмы), и случается такое далеко не часто, то на аудиенцию "к врачу"
отправляются обычно без возражений.

Чем ещё характерна тюремная медицина, так это завидной оперативностью. В первые
дни моего пребывания за решеткой я попросил оказать мне медицинскую помощь. За
окном стоял теплый сентябрь, ярко светило солнце, и на деревьях шумели зеленые
листья. Врачей же я увидел только в декабре, когда, по мнению следователя, у
меня само по себе всё должно было пройти. Где-то там, в свободном и беззаботном
мире, уныло падал снег, а температура воздуха опустилась хорошо за минус
двадцать по Цельсию.

Зато когда не надо (вернее, надо подтвердить, что заключенный здоров и его можно
судить) - врачи появляются в мгновение ока и как-то внезапно, словно вырастая
из-под земли.

Однажды ранним утром в четверг меня тупо вывели в коридор и, ничего не объясняя,
запихнули в переполненный и изрядно прокуренный бокс (естественно, без окна и
без каких-либо признаков вентиляции). Публика подобралась на редкость спокойная,
интеллигентная и довольно-таки доброжелательная по отношению друг к другу. Когда
меня туда затолкали, разговор крутился вокруг проблемы озоновых дыр и раковых
заболеваний на юге Австралии. Бородатый мужчина неопределенного возраста в
очках, сидевший на корточках несколько в стороне от всех остальных, сокрушался
по поводу будущего Гонконга после присоединения к КНР, а необразованный
малолетка молча слушал, кивая в такт головой. Обстановка чем-то смахивала на
курилку в университете между второй и третьей парой. После твердолобых соседей
по камере сие мне показалось весьма странным, и я не ошибся. Мы все (за
исключением малолетки) плавали под расстрельными статьями и нас в принудительном
порядке собрали перед отправкой в дурдом на судебно-медицинскую экспертизу, дабы
удостовериться, всё ли у нас в порядке внутри черепной коробки.

Когда по прошествии часов трех кислорода в бетонном склепе уже совсем не
осталось, нас дружненько загрузили в фургон, приплюсовав к нашей маленькой
компании двух очаровательных девчушек. Рыжая зарезала то ли мужа, то ли
любовника, а веселая коротышка с невероятно большим ртом, обведенным ярко-
красной помадой, прикончила отчима. Фургон несколько раз судорожно дернулся и
медленно покатился к воротам. Мусора звенели ключами и, дыша перегаром, норовили
ущипнуть за грудь коротышку, а рыжая, шурша фольгой, рассказывала анекдоты и
угощала всех шоколадом.

За время пребывания в тюрьме я впервые выехал за её пределы и с интересом
рассматривал, как за окошком фургона буксуют на обледенелой дороге машины, как
суетятся люди, героически перебираясь через снежные сугробы, и переминаются с
ноги на ногу на троллейбусных остановках, как медленно и тяжело колышутся под
ударами зимнего ветра покрытые инеем ветви деревьев. Глаза, отвыкшие видеть
дальше, чем на несколько метров, жадно впитывали в себя каждую мелочь за
расчерченным металлическими прутьями на квадраты окном.

Я увидел часть мира, который у меня отобрали, мира, до которого можно было
дотянуться рукой - вот он, между нами всего лишь полтора десятка сантиметров
обитой железом стены милицейского фургона, везущего заключенных по обледенелой
дороге. Я почувствовал, как волна напряжения прокатилась и схлынула с тела,
уступив место отрешенности и покою.

Больница имени Павлова встретила нас белоснежными стенами, здоровыми санитарами
и улыбающимися врачами. Что любопытно - улыбки у работников дурдома весьма
специфичны. Ни в тюрьме, ни на свободе я таких улыбок не видел. Так и подмывало
сказать: "Ку-ку"- вместо приветствия.

После того, как мы переместились из фургона в огороженный решетками холл,
попутчики заметно посерьезнели, углубившись в себя. Девчонок и малолетку сразу
забрали, а остальных стали вызывать по одному в просторный кабинет с огромным
казенным столом посредине, вокруг которого сидело с десяток врачей. Я не успел
переступить порог, как они все, словно по команде, заулыбались вышеописанной
улыбкой:

- Здравствуй, дружочек! На что жалуемся?

Председатель комиссии, белокурая дама средних лет, не прекращая скалить желтые
зубы, пристально, не мигая, уставилась на меня. "Прямо как кобра с оттопыренными
ушами", - невольно прозвенела мысль в голове.

- Да, собственно говоря, ни на что.

Врачи ещё больше расплылись в улыбке, понимающе закивав головами.

- Почему же вы здесь?

Я нерешительно пожал плечами:

- Так ведь не выпускают.

- Да-а?.. - удивленно протянула дама, небрежно листая бумаги в папке,
посвященной моей скромной персоне.

- Вы вообще-то понимаете, за что вас арестовали?

Не дожидаясь ответа, дама с интересом углубилась в чтение выдержек из моего
уголовного дела. Её коллеги явно скучали. Я с любопытством рассматривал
незамысловатую картину с видом Киева, висящую на стене. Одну из тех, какие
продают на Андреевском спуске за двадцать долларов.

- М-да...

Председатель комиссии прервала молчание, подняв на меня глаза.

- Вы вообще-то здоровы?

- Вообще-то да.

- Что значит "вообще-то"? Вы себя здоровым считаете или как? Когда у вас
последний раз было сотрясение мозга?

Вопросы посыпались с разных сторон. Складывалось впечатление, что врачей больше
интересует, как я реагирую на русскую речь, а не то, что именно я отвечаю и
отвечаю ли на их вопросы вообще. Их любопытство меня вначале развеселило, но
постепенно стало надоедать:

- Ну, я пошел. С вами хорошо, но без вас ещё лучше.

- Куда пошел? - удивилась дама.

- Обратно, в тюрьму. Куда же ещё?

- Так мы ещё не закончили.

Я приподнялся и открыл дверь.

- Подождите. Вот здесь написано, что у вас высшее гуманитарное образование.
Вместе с тем, вы долгое время профессионально занимались спортом и даже работали
в институте физкультуры старшим преподавателем на кафедре борьбы. Как это вы
совмещали тренерскую работу и преподавание философии, да и зачем философу спорт?

- Это имеет хоть какое-то отношение к моему уголовному делу или к вашей
комиссии?

- Да нет. Просто так. Интересно.

- Чтобы быть гармонично развитым человеком.

Белокурая дама понимающе вздохнула, переглянувшись с коллегами в белом:

- М-да, молодой человек, не мешало бы вас понаблюдать...

Я потопал обратно в зарешеченный холл.

Возвращаясь из дурки в тюрьму, я спросил у соседа по фургону, на чьем лице
светилось глубокое внутреннее удовлетворение от общения с айболитами:

- Почему многие стараются подражать Наполеону? Ни разу не слышал, чтобы кто-то
косил под Байрона или изображал Гарибальди.

Сосед беззаботно расплылся в довольной гримасе:

- Если ты спрашиваешь обо мне, то я сам маленького роста, как тот, что из
прошлого века. Биография Наполеона хорошо известна и легко запоминается. Засунул
правую руку под рубашку на уровне сердца, повернул шапочку горизонтально - и
готово. А Гарибальди попробуй изобрази. Ого! Кто определит, что это именно
Гарибальди, а не кто-то другой, даже если ты на него будешь похож, как две капли
воды? Народ-то у нас безграмотный, историей интересуется мало, книг практически
не читает, а здесь полная ясность - ни с кем не спутают.

- Хорошо тебе, - подключился к разговору бородатый очкарик, обеспокоенный
судьбой Гонконга. - А я уже седьмой раз сюда еду - эти недоучки никак правильный
диагноз поставить не могут. Наверняка, в Днепропетровскую психушку отправят, а
там труба.

- Ты что, уже и там побывал? - оживился Наполеон, как белочка обгрызая на
пальцах ногти. Бородатый хмуро свел брови и сплюнул куда-то под лавку:

- Я, вообще-то, сам по профессии психиатр. В Днепропетровске на практике был.

- Тогда можешь не волноваться, - успокоил очкарика Бонапарт, - врачи от
пациентов мало чем отличаются. Будешь, как рыба в воде. Тебя-то сюда за что?

Бородатый полез в карман за сигаретой:

- Да, собственно говоря, ни за что. Так, пустяки. Старый шкаф выбросил с балкона
в кусты, чтобы не тащить его на себе с девятого этажа. Пришел домой усталый
после работы, а тут ещё лифт как на зло не работает. За что мы только кварт.
плату платим? Думал, утром, идя на работу, остатки шкафа к мусорнику подтащить,
чтобы под окнами не валялся, а тут на тебе - только разделся, только душ принял
- беркутята с автоматами прибегают. Я даже поужинать не успел. Спрашивают: "Вы
шкаф выбросили?". Я им без всякой задней мысли и отвечаю: "Ну я. Так что из
того? Мой шкаф - что хочу, то и делаю.". А эти идиоты сразу стали дубинками по
голове бить и наручники одевать. Откуда мне было знать, что в тех кустах парочка
занималась любовью? Места себе другого найти не могли, а мне теперь из-за них
отдуваться.

Наполеон сокрушенно закачал головой, выражая глубокое понимание и поддержку.
Спустя месяца полтора, идя по тюремному коридору, я случайно узнал, что
бородатый не в первый раз таким образом избавляется от ненужной мебели и почему-
то каждый раз с одинаковым результатом.

Тюремная камера встретила затхлым, прокуренным воздухом, глубоким унынием и
паутиной под потолком. Сокамерники смотрели на меня, как на Христофора Колумба
после далеких странствий:

- Братуха, как там, на свободе?

Как? Как? Словно я весь мир объехал за полдня в милицейском фургоне...

Интересно, чего мусора добились или хотели добиться, отправив меня на экспертизу
в дурдом? Удостовериться в том, здоров я психически или нет? Так, для них
наличие любого высшего образования, за исключением юридического, уже является
признаком неполноценности. А врачи... Они беспомощны и, как марионетки, послушно
выполняют все указания свыше. Стоит только кому-то заикнуться, что арестованный
нуждается в медицинской помощи или неподсуден по состоянию здоровья - как тут же
такого врача обвинят во всех смертных грехах.

Увы, "спасение утопающих - дело рук самих утопающих", и эта старая фраза как
никогда актуальна в тюрьме. Здоровые заключенные не нужны - они опасны, ими
манипулировать и управлять намного труднее, чем больными людьми. Ни для кого не
секрет, что чем больше заключенный будет болеть - тем меньше у него останется
сил на борьбу с милицией, прокуратурой, судами... Тем спокойнее спится тем, кто
его засадил.

Тюремщики пытаются сгноить нас в бетонных гробах, но мы обязаны выжить, и мы
обязательно выйдем отсюда, пусть даже на зло всему миру. Как бы тяжело ни было,
но Господь нас хранит, а трудности на то и существуют, чтобы испытать на
прочность каждого из идущих, закаляя перед грядущими испытаниями. Самое трудное
и интересное всегда впереди. Что бы ни случилось, какая бы ни выпала карта - мы
не имеем права утратить присутствие духа. Сильных всегда ожидает награда, а
слабые... Они - как одуванчики в поле. Ветер подул - и их уже нет.

Бороться с существующей Системой тяжело, но можно и нужно. Для этого, прежде
всего, необходимо обладать устойчивой психикой и отменным здоровьем. О
физических и интеллектуальных упражнениях в условиях тюремного заключения мы
поговорим несколько позже, а сейчас затронем некоторые малоприятные вещи, с
которыми, в первую очередь, приходится сталкиваться лицом к лицу в тюремной
клетке.

Психические заболевания.

О чем заключенные меньше всего думают, так это о здоровье собственных мозговых
извилин. Оно и понятно - крыша съезжает не спеша, не привлекая к данному
процессу внимания со стороны окружающих. Когда же изменения в психике из глубин
черепной коробки вылазят наружу, отражаясь на взаимоотношениях с окружающим
миром, то на этом этапе, как правило, боржоми пить уже поздно.

Кто бы что ни говорил, но встретить в тюрьме заключенного со здоровой психикой,
без каких-либо отклонений, на практике нереально. Это закономерный результат
мощнейшего стресса (который, к тому же, не ослабевает, а наоборот -
усиливается), умноженный на скотские, не поддающиеся никакой логике условия
содержания заключенных. Безусловно, травмы психики (как и любые иные травмы)
поддаются лечению, но, вместе с тем, ни одна из них не проходит бесследно, и
большинство заключенных не восстанавливаются (даже после выхода на свободу)
именно по причине застарелых психических травм, постепенно переросших в
серьезные, трудно поддающиеся лечению заболевания.

В развитых странах существуют специально разработанные программы реабилитации
для тех, кто побывал за решеткой, с тем, чтобы заключенные выходили на свободу
здоровыми, полноценными гражданами, не представляющими опасности для окружающих.
Однако это касается цивилизованных стран, а не Украины, в которой всё
перевернуто вниз головой. В этой стране о твоем здоровье (как, впрочем, и обо
всем остальном) никто, помимо тебя, думать не будет. Поэтому, если есть желание
выжить, с первых минут заключения приходится внимательно следить за состоянием
серого вещества внутри черепной коробки, тщательно отслеживая все реакции на
события, в гуще которых ты волей судьбы оказался. Что бы ни произошло - мозг
обязан работать четко и ясно. Это непременное условие для тех, кто не собирается
долго засиживаться в местах "не столь отдаленных".

Сердце.

Мотор барахлит у всех без исключения. Причины те же - условия содержания и
стресс. И с тем, и с другим приходится бороться усилием воли, но, судя по обилию
инфарктов среди заключенных, далеко не всем удается абстрагироваться от
окружающей действительности, не застревая на неприятных воспоминаниях и тяжелых
мыслях. Оно и понятно - уголовное дело всё время болтается дамокловым мечом над
головой.

Первое, что необходимо сделать, так это снять нервное напряжение. Далеко не
всегда удается достичь желаемого результата с помощью медитации и
интеллектуальных занятий. (К примеру, заставляешь себя усилием воли учить
иностранный язык, а вместо импортных слов всякая гадость лезет в голову).
Гораздо более эффективны физические упражнения, доводящие до изнеможения, что
способствует отключению от внешнего мира и подавлению вредных для организма
эмоций, а йоговские, так называемые "перевернутые", позы помогают избавиться от
депрессии.

Если же тебя таки прихватило - никакой паники, спокойно ложись на нару,
расслабив кисти рук и глаза - это поможет достичь состояния покоя. Покой и
только покой - твой единственный союзник в такой ситуации. По большому счету, ты
и к этому должен всегда быть готов, подобно юному пионеру, а потому было бы
неплохо, чтобы где-нибудь в загашнике всегда лежал валидол и валерьянка.

К слову - ни при каких обстоятельствах не принимай лекарства, которые
подсовывает добрый сокамерник, если они не в упаковке. Всякое случается в
тюремной жизни. Мало ли что взбредет в голову кукловоду, дергающему за нитки
послушных марионеток.

Простуда.

Самая что ни есть обычная простуда, на которую меньше всего обращают внимания на
свободе, в тюрьме легко перерастает в затяжное воспаление легких, безжалостно
выжигая людей изнутри. Причина чрезвычайно проста - люди истощены до предела, а
условия содержания, кажется, специально созданы для того, чтобы всевозможные
инфекции чувствовали себя вольготно и радовали своим присутствием блюстителей
правопорядка.

Хочешь того или нет, а вспоминаешь Порфирия Иванова, выливая на себя тазик с
ледяной водой по утрам. Всю жизнь терпеть не мог закаливания, а в тюрьме это
оказалось чуть ли не единственным профилактическим средством от инфекционных
заболеваний.

Туберкулез.

На туберкулез традиционно обращают больше всего внимания. О нем говорят часто и
много. Все в курсе, что заболевший непрерывно кашляет и чихает, извергая наружу
из глубин организма множество палочек Коха, передающихся от одного заключенного
к другому воздушно-капельным путем.

Как это ни печально, но любые выделения больного туберкулезом могут служить
источником заражения. Более того - больного может и не быть рядом с тобой в
боксике или в камере. Вполне достаточно того, что он здесь был до тебя. Его
мокрота высыхает, превращаясь в пыль, которая, оседая на различных предметах и
поднимаясь в воздух, служит источником заражения, так как в ней сохраняются
бактерии Коха. Как правило, чаще всего заражение происходит через легкие, когда
вместе с вдыхаемым воздухом в организм попадают микробактерии.

Самыми главными условиями профилактики туберкулеза в тюремной камере являются:
отсутствие сырости, чистота и соблюдение элементарных правил личной гигиены. Чем
чаще ты будешь проветривать камеру (особенно во время стирки и сушки белья) и
покидать её пределы (например, ежедневно выходя на прогулку), тем меньше
вероятность заболевания. Пожалуй, это единственное, что ты, запертый в бетонном
гробу, сможешь сделать.

Чесотка.

Не думаю, что тебя сильно обрадует, когда ты узнаешь, что в камере, рядом с
тобой, поселилось хоть и тихое, но невероятно злобное создание, известное в быту
как чесоточный клещ. Обычно заражение происходит при непосредственном контакте с
больным или через принадлежащие ему вещи или предметы. Клещ с нескрываемым
удовольствием перебирается с неодушевленных предметов на одушевленные, то есть
на заключенных. Далее его путь в виде расчесов и извилистых, серовато-белого
цвета ходов несложно рассмотреть на чьем-нибудь теле.

Под кожей чесоточный клещ чувствует себя довольно-таки уверенно, спокойно
размножается и живет полноценной жизнью, чего не скажешь о том, в ком он
поселился. Жертва, в отличие от клеща, всё время чешется, принципиально не спит
по ночам из-за резкого, изнуряющего зуда и носится по камере в поисках серной
мази, которую втирает в себя несколько раз в день, пока чесоточный клещ не
соизволит куда-нибудь деться. Мыться при этом не рекомендуется. Думаю, нет
необходимости описывать, какая в камере стоит вонь, когда сокамерники воюют с
клещом.

Сифилис.

При нынешнем уровне развития медицины сифилис лечится легко и просто, но тем не
менее за решеткой полным-полно заключенных с застарелыми формами данной болезни.
Одних лечили, но не долечили. Другим помешал арест, прервав курс лечения, а в
тюрьме им уже было как-то не до него.

Как показала практика, подавляющее большинство жителей планеты Земля не особо
отягощают себя мыслями о болезнях, действуя по принципу - не беспокоит в данный
момент, ну так и слава Богу. В разное время и в разных камерах мне пришлось
столкнуться с двумя пассажирами, не долечившимися на свободе. Оба, будучи никак
не связаны между собой, твердили одно и то же - мол, всё это чепуха, от сифилиса
сейчас никто не умирает, освободимся - вылечимся, если "само по себе не
пройдет", как выразился один из них. Я, честно говоря, позавидовал их оптимизму
и вере в завтрашний день - одному светила десятка, а другому и того больше. При
таком отношении к собственному здоровью лечение и вправду могло не пригодиться.

Теоретически вен. больных содержат отдельно от других заключенных. На практике
арестованные зачастую сидят вперемешку друг с другом, многие из них вначале и не
подозревают о том, что больны. Особенно это касается малолетних наркоманов,
которые, презрев скучные советы Минздрава спокойненько кололись одним шприцом
где-нибудь на чердаке многоэтажки, вдобавок отметившись хором на одной и той же
подружке из соседнего подъезда (естественно, без презерватива). К тому времени,
когда они заезжают на тюрьму, инкубационный период благополучно заканчивается и
новоиспеченный арестант с нескрываемым удивлением рассматривает себя перед сном.

СПИД.

Ввиду однотипности изменений иммунной системы, болезнь получила название
синдрома приобретенного иммунодефицита и официально зарегистрирована в 1981
году. Никто толком так и не понял, откуда взялся маленький и противный вирус,
заставляющий иммунную систему не выполнять свои обычные функции. Неприятно, но
факт - вирус СПИДа содержится во всех биологических жидкостях больного -
семенной жидкости, слюне, слезах, поте, моче и так далее. Говорят, что вирус
передается от больного к здоровому через кровь, после чего жизнь стремительно
приближается к финишу.

В тюремных условиях риск заражения СПИДом чаще всего возникает при пользовании
общим с кем-то лезвием для бритья, ножницами во время стрижки или во время
нанесения татуировок. Много раз приходилось наблюдать одну и ту же картину -
несколько заключенных подбривают друг другу затылок одной и той же бритвой или
человек десять пускает по кругу чифир, и все пьют из одной кружки (что с точки
зрения гигиены является форменным идиотизмом). Может быть, в отличие от бритья,
СПИД к чифиру не имеет ни малейшего отношения, но множество других заразных
заболеваний передаются через общую посуду быстро, легко и до обидного просто.

Теперь о грустном. Если так вышло, что тест на СПИД дал положительные
результаты, вовсе не обязательно резать вены и биться головой о бетонную стену.
Стоит ли впадать в уныние только из-за того, что болезнь принято считать
неизлечимой? Не торопись расстраиваться, посмотри на вещи трезво и как бы со
стороны.

Во-первых, упаднические настроения отягощают, а вовсе не облегчают течение
любого заболевания, и СПИД здесь не является исключением.

Во-вторых, как бы ты ни старался, но все мы вышли из праха и в прах превратимся.
Как показывает практика, люди боятся не смерти, а её приближения. Что поделаешь
- придется научиться переступать через страх. Медицинский диагноз дает нам
знание о реальных сроках земной жизни, что само по себе иногда тяжело. Особенно
в условиях тюремного заключения, где не научились лечить от простейшего гриппа,
не говоря уже о таком заболевании, каким является СПИД.

В-третьих, то, что ты заболел, вовсе не означает, что ты уже умер. В свое время
полиомиелит и сифилис также были неизлечимы. Не исключено, что врачи вот-вот
придумают какую-нибудь сыворотку, и твой самолет перед самой землей сумеет таки
выйти из штопора.

В-четвертых, посмотри на наших общих знакомых. Им-то уж точно никакие уколы не
помогут, потому как не сегодня, так завтра их расстреляют, несмотря на то, что
они совершенно здоровы и им искренне хочется жить.

Не знаю - убедил я тебя или нет, но медицинский диагноз - ещё не ленточка с
надписью "финиш". Всё в руках Бога, и только от Него, в конечном итоге, зависит,
как сложатся звезды у нас над головой. Помнишь, как Посейдон сказал Одиссею во
время скитаний:

- Человек без богов - ничто.

Подумай об этом, пока будешь теплые носки одевать. Сегодня по Цельсию минус
двадцать четыре по радио передали. Не жарко. Слышишь шум в коридоре? Наверняка
братву из соседней хаты на прогулку погнали, следовательно, скоро и за нами
придут. Не тормози движение, ищи свою спортивную шапочку и подтягивайся к двери.
Не мешало бы слегка размяться в тюремном дворике.

Глава 10. Тюремная кулинария

" Нету сала, колбасы

- Выпадаем на тасы"

    (местный фольклор)

Как-то после обеда сокамерник, возвращаясь с допроса, притащил в камеру свежий
номер газеты "Всеукраинские ведомости". В ней заместитель начальника
Лукьяновской тюрьмы, некий Ванечка, отвечая на вопросы журналистов по поводу
скотских условий содержания заключенных, был четок и по-военному краток: "Это
всё бред и чушь... а пищу у нас проверяет санэпидемстанция".

Эх, поймать бы этого гада да покормить с недельку тем, что "проверяет
санэпидемстанция", после чего ещё разок отправить давать интервью! Думаю, что
тогда он запел бы совсем по-другому...

То, чем кормят заключенных, годится для чего угодно, но только не для желудка.
Скотина скорее подохнет, чем станет жрать подобное пойло, замешанное на
комбижире. Когда тюремная пища застывает, она каменеет настолько, что ею без
труда можно забивать гвозди. Если, конечно, перед этим удастся отковырять
баланду от тюремной тарелки.

Заключенные, регулярно заталкивающие в себя тюремное пойло, не ошибутся, если
навсегда распрощаются с мыслью жить долго. При таком, с позволения сказать,
"питании" печень и прочие внутренние органы за короткий промежуток времени
выходят из строя и что хуже всего - без какой-либо надежды на восстановление.
Новость, скажу прямо, не из приятных.

Не обязательно быть пророком, чтобы понять, что происходит внутри человеческого
организма, когда в него загружают подобное дерьмо, поэтому дилемма "есть - не
есть" существует постоянно. "Есть" - значит добровольно обречь себя на
медленное, но верное самоуничтожение. "Не есть" - тоже, как будто бы, ни к чему
хорошему не приводит. Нельзя ведь на несколько лет полностью отказаться от еды.

Прием пищи в тюремных условиях чем-то смахивает на мрачный языческий ритуал.
Особенно ярко это видно после раздачи похлебки. Получив положенную ему пайку,
арестант идет к параше и аккуратно сливает с тарелки всю жидкость, затем
тщательно промывает оставшееся водой из-под крана. Затем снова сливает и снова
промывает. Так продолжается до тех пор, пока из "блюда" не вымывается весь
комбижир, который можно удалить. У некоторых, наиболее настойчивых пассажиров,
на вымывание уходит около часа, после чего арестант с любопытством рассматривает
содержимое тарелки, пытаясь ответить на вопрос: "Что там осталось, и что из
всего этого можно есть?". За этим начинается второй этап знакомства с обедом. Из
тарелки изымаются гнилые и прочие подозрительные кусочки пищи. Учитывая тот
факт, что тюремная пайка не такая уж и большая, нетрудно догадаться, что
остается в миске после всех этих манипуляций. Теперь можно перейти к третьему,
заключительному третьему этапу приготовления пищи. Необходимо сделать это
съедобным. Одни заливают содержимое горячей водой, другие тщательно его
перемешивают, добавляя в тюремную пайку продукты, переданные с воли. В этой
части всё зависит от фантазии и кулинарных способностей каждого конкретного
арестанта.

Так как я регулярно получал продуктовые передачи, то когда заканчивались
продукты, мог позволить себе поголодать несколько дней. Навыки йоговского
голодания, которое я время от времени практиковал на свободе, пригодились в
тюремных условиях. Правда, на воле продолжительность голодовки редко превышала
пять - шесть дней (не считая дней, потраченных на подготовку к ней и выход из
голодовки). В тюрьме максимальное время, когда я не принимал пищу, пил только
воду и ничего более, составило восемнадцать дней. При этом я чувствовал себя
вполне сносно.

В некотором смысле голодать в тюрьме значительно легче, чем на свободе. Там, на
воле, слишком уж много соблазнов. Помню, стоило мне только начать голодовку, как
меня тут же приглашали то на чей-то день рождения, то на шашлыки, то ещё на Бог
знает что, как правило, плавно переходящее в обжираловку по полной программе. В
тюрьме таких соблазнов нет, и голодовки психологически переносятся значительно
легче.

Несмотря на то, что голодовки в заключении часто приходилось начинать явно не по
собственной инициативе, я всегда рассматривал их исключительно с лечебной точки
зрения, пытаясь использовать голодовки как средство для очищения организма и ни
разу не превращал их в некий политический акт протеста против скотских условий
содержания заключенных, потому что прекрасно понимал - голодовкой в этой стране
никого не удивишь и ничего не добьешься.

Как только заключенный начинал качать права и объявлял о своем решении начать
голодовку, его вызывали на "беседу", во время которой арестанту популярно
разъясняли, что подобная выходка является грубейшим нарушением тюремного режима.
Для того, чтобы объект лучше усвоил, что ему говорят, аргументы тюремщиков
подкреплялись незатейливыми ударами резиновой дубинкой. Если же арестант
продолжал упорствовать, его возвращали обратно в камеру, а у сокамерников
отбирали продукты и лишали пищи, несмотря на то, что как раз они-то голодать
явно не собирались. Подождав несколько дней, пока сокамерники попытаются
уговорить упрямца "прекратить ломать комедию" и вправят ему мозги подручными
средствами (например, медным тазиком по голове), заключенного переводили в так
называемую камеру для голодающих с такими условиями содержания, что предыдущая
камера вспоминалась не иначе как Рай.

Возможностей умереть в тюрьме сколько угодно, но только не во время
запланированной голодовки протеста. Руководству тюрьмы совершенно не нужна
дополнительная головная боль на пустом месте. Когда состояние арестанта
приближается к критическому, и он, по мнению тюремного персонала, имеет шанс
реально перебраться поближе к Богу, на заключенного надевают наручники и
насильно, через резиновый шланг, закачивают в глотку вонючее тюремное пойло.
Смею заметить, что это не самая приятная процедура, сопровождаемая веселым
подбадриванием "кормильцев" и лаем собак. После чего тюремщики, облегченно
вздохнув, рапортуют начальству о благополучном завершении голодовки, о том, что
упрямец "побаловался и угомонился", заняв положенное ему место в тюремном строю.
Что касается возмутителя спокойствия, то его, с дикими судорогами в животе,
отправляют на перевоспитание в камеру человек на сорок, чтобы был под контролем
и не учудил чего-нибудь лишнего.

Ну как - тебе нравится подобная перспектива? Совсем другое дело, когда голодаешь
молча и не кричишь об этом на каждом углу. В этом случае никто не помешает тебе
сделать с собой то, что ты посчитаешь нужным. Логика тюремщиков непробиваема.
Раз арестант не ест - значит, не хочет, нет аппетита. Проголодается - будет
жевать тюремную пайку как миленький. Если он при этом отдаст Богу душу - значит,
судьба.

Особая гордость тюремного руководства называется "хлебопекарня". О том, что в
недрах Лукьяновской тюрьмы пекут свой собственный хлеб, рапортуют на каждом шагу
и при каждом удобном случае вне зависимости от того, надо оно или не надо. Все
проверяющие ведут себя одинаково - глубокомысленно вращают глазами по часовой
стрелке, угукают и, как попугаи, послушно кивают головами с напыщенным видом.

После того, как я впервые попробовал тюремный хлеб, у меня появилась идея фикс -
передать буханку такого хлеба на экспертизу и узнать, из чего он в конце концов
состоит. Как долго, в какой пропорции и с чем нужно мешать муку, чтобы появилось
подобное чудо кулинарного искусства. Одно время я его пытался есть, затем
перестал, и вовсе не потому, что мне надоело мучное. Согласитесь, не очень
приятно наблюдать, как сокамерники, с аппетитом поевшие тюремный хлеб, время от
времени выковыривают из зубов осколки стекла вперемешку с кусочками мусора.

Откуда в тюрьме взялась хлебопекарня и где конкретно она находится, никто из
заключенных толком-то и не знал. Ходили упорные слухи о том, что её хозяин сидит
где-то неподалеку от нас в благоустроенной одиночной камере со стенами, обитыми
деревянной вагонкой, и за то, чтобы ему сиделось относительно комфортно,
хлебопекарня поставляет на Лукьяновку хлеб. Не знаю - соответствовало ли
подобное утверждение действительности или нет, но оно, по крайней мере, кое-что
объясняло. Например, то, почему данный продукт продолжает регулярно поступать в
тюрьму, несмотря на то, что мистер Икс, финансирующий производство тюремного
хлеба, стремится максимально снизить его себестоимость. Складывалось устойчивое
мнение, что этот некто с превеликим удовольствием прекратил бы выпекать
вышеназванную продукцию. Если бы, конечно же, мог...

Впрочем, без хлеба жить еще можно, чего вовсе не скажешь о воде. Без нее
человеческий организм чувствует себя как-то не совсем уютно. Когда я попросил
адвокатов принести мне бутылку самой что ни на есть обычной воды, они совершенно
ничего не поняли, и мне долго пришлось втолковывать в их умные головы, зачем мне
понадобилась эта бесцветная прозрачная жидкость.

- У вас что - в камере нет воды?

- Есть.

- ?

Чтобы понять суть моей просьбы, необходимо хоть немного пожить в тех камерах, по
которым мне суждено было скитаться. Бесспорно, Лукьяновская тюрьма выгодно
отличается от подольского КПЗ тем, что заключенные имеют возможность в любое
время суток пользоваться краном с холодной (и только холодной) водой,
находящимся неподалеку от двери внутри, а не снаружи тюремной камеры. На КПЗ
такой возможности не было. Там труба с водой торчала внутри камеры, но сам кран
находился в коридоре. Поэтому каждый раз, когда возникала потребность в воде,
приходилось звать надзирателя и просить, чтобы он включил воду. Включать же её
или нет, зависело исключительно от хорошего настроения надзирателя.

Вместе с тем, и на КПЗ, и на Лукьяновке у воды есть нечто общее - это
техническая вода, по большому счету совершенно не пригодная для питья. После
перевода из КПЗ в Лукьяновскую тюрьму появилась возможность кипятить воду при
помощи кипятильника. Однако сколько её не кипяти - неприятный привкус остается
всегда. Вода течет из-под крана, окрашенная в бледный мутно-ржавый цвет и какая-
то жирная что ли, скорее всего из-за примеси технических масел. Можно только
догадываться, по каким трубам и где она протекала, прежде чем попасть в камеры к
заключенным.

На свободе, в вихре земной суеты, как-то не принято вспоминать о том, что
человеческая жизнь протекает над бездной. О том, что ничтожно короткий
промежуток времени, отмерянный нам, является в действительности балансированием
на лезвии бритвы. Одно неосторожное движение - и ты сходишь со сцены. О том, что
абсолютно всё, с чем приходится сталкиваться сегодня - закономерный результат
совершенного нами вчера, потому как законы причинно-следственной связи едины во
всех мирах - будь то реинкарнация или самый что ни на есть банальный прием пищи
во время обеда.

То, что приходится есть, никогда не бывает нейтральным. Еда либо яд, либо
лекарство. Понятия "вкусно" и "невкусно" придумали повара, изобретающие на кухне
всё новые и новые блюда, соревнуясь друг с другом, как более искусно травануть
ближнего своего. Указанные понятия отражают исключительно субъективное отношение
рецепторов человеческого организма к принимаемой ими пище, а вовсе не раскрывают
её реальную суть. На самом деле существует только понятие целесообразности в
выборе продуктов питания и полезности их для каждого конкретного организма,
потому как от того, что человек ест, как ест, в какое время и в каких
пропорциях, зависит - удлиняет ли он срок своей жизни или, наоборот, сокращает.

Подумать только - сколько всего понавыдумывали грамотные homo sapiens, изощряясь
в способах уничтожения собственного организма! Об алкоголе, курении и наркоте
говорить не приходится - это очевидно. Казалось бы, нет всего этого добра за
решеткой в таком изобилии, как на свободе. Так угомонись, подумай о своем
здоровье. Однако, не тут-то было! В камере, где и так никогда не бывает свежего
воздуха, сокамерники умудряются пропустить сквозь легкие неимоверное количество,
как правило, самого дешевого никотина, невольно заставляя некурящих арестантов
заглатывать это дерьмо вперемешку с жалкими остатками кислорода. Наиболее
удачливые экземпляры набивают косяк или (что случается значительно реже)
забиваются в угол, разливая по тромбонам купленную у тюремщиков водку.

Самым популярным арестантским напитком традиционно считается чифир. Пьют его
довольно часто и во всех камерах. Несмотря на кажущуюся простоту приготовления
(завариваешь большую пачку чая в пол-литровой емкости, даешь настояться, пока
жидкость не загустеет, словно кисель, и - вперед), существует немало различных
рецептов его приготовления. Конечный результат, правда, примерно один - сердце
раненой птицей бьется в груди, а глаза ненавязчиво выпрыгивают из орбит. Мозги
мутнеют, и удовлетворенный арестант громко чавкает ртом. Отдельные пассажиры для
усиления эффекта предварительно заглатывают пятнадцать-двадцать таблеток
димедрола (или валидола, в зависимости от того, какие именно таблетки удается
насобирать, выпрашивая их по одной во время ежедневного обхода лепилы) и
счастливы от этого неимоверно. Представляю, что они глотали, разгуливая на
свободе.

К слову, чифир - не просто напиток. Его как-то не принято пить в одиночку.
Церемония распития чифира - это коллективная процедура, внешне чем-то
смахивающая на древний обряд краснокожих апачей. Подобно выходцам из диких
прерий, пускающих по кругу трубку мира, арестанты неторопливо пускают по кругу
тромбон с чифиром, активно перетирая косточки братьев по разуму. Попутно
обсуждаются различные стороны тюремного бытия. Не удивительно, если после
очередного чифиропития кто-то окажется на параше, а кто-то переедет на соседние,
более престижные и удобные нары. Надо ведь чем-то разнообразить скучную тюремную
жизнь, а так - за шутками-прибаутками - время летит веселей (что тоже
немаловажно для мест "не столь отдаленных").

Как ни крути, а тесный мир тюремной камеры в точности повторяет просторный мир
всего человеческого общества. Что поделаешь - законы человеческой стаи везде
одинаковы, разве что здесь они проявляются более остро. Один пытается править,
другой безропотно моет горы грязной посуды, радуясь окурку импортной сигареты,
третий дает советы. Где-то я уже нечто подобное видел...

Предположим, заключенные редко покидают пределы тюремной камеры, в которую
заточены - ну так и что? Вам там, на свободе, тоже не всегда удается преодолеть
земное тяготение и покинуть пределы планеты Земля. Так что не сильно нос
задирайте. К тому же у нас есть вполне реальный шанс вскоре поменяться местами.

Вне зависимости от того, где находится человек - в космосе или под водой, за
решеткой или в комфортабельном отеле на берегу океана, - его тело состоит из
того, что он ест. Другими словами, если люди едят дерьмо, то из дерьма они и
будут состоять. Правда, проявляется это не сразу, а спустя какое-то время.
Обычно, полное изменение человеческого организма происходит в течение семи лет.

Каждое мгновение что-то меняется в нас, и этот процесс изменений не прекращается
ни на миг. Начавшись задолго до нашего рождения, он не прервется даже после
физической смерти, ведь человек не существует сам по себе, а является
неотъемлемой частью Вселенной, которая может изменить материальную форму, но
погибнуть - никогда. Посмотри на себя внимательно. Разве ты тот, кем был раньше?
Тебе больно осознать и признаться самому себе в том, что того, другого, давным-
давно не существует, и то тело, которым ты обладаешь сегодня, имеет не так уж
много общего с тем телом, которое принадлежало тебе лет десять назад? Ты можешь,
как страус, зарыть голову в песок и жить какое-то время, не задумываясь об
определенных вещах. Затем задуматься всё же придется, и ты обнаружишь, что всё
то, из чего состоял твой организм семь лет назад, теперь превратилось в траву, в
тело животного, в землю или обрывки бумаги, гонимые ветром по пустынной улице.
Ты же впитал в себя то, что на протяжении последних семи лет тебя окружало.

Невозможно остановить изменения в собственном организме, но влиять на этот
процесс, направляя его в нужное русло, конечно же, можно. В первую очередь, с
помощью физических упражнений и жесткого контроля над принимаемой пищей, которая
всегда должна соответствовать поставленным целям.

В некотором отношении нам повезло. Мы относимся к тем заключенным, о которых ещё
не забыли на воле и которые один раз в две недели получают продуктовые передачи
весом в восемь килограммов. Почему именно восемь, а не семь или девять, вряд ли
кто-либо в состоянии объяснить. Здесь (как и во многих других тюремных вопросах)
логика отсутствует напрочь. В этом убеждается каждый, кто читает в тюремном
предбаннике, что можно передавать заключенным, а что нельзя. Впрочем, невзирая
на козни твердолобых тюремщиков, у нас есть возможность участвовать в
формировании этих самых восьми килограммов чудом сохранившихся в категории
"можно". По крайней мере, мои родные регулярно, через адвокатов, интересовались
у меня: "Что передать?". Правда, то, что всякий раз приходило в голову в
качестве ответа на поставленный вопрос, мне так и не принесли. Я имею в виду
достаточное количество динамита, чтобы поднять на воздух данный архитектурный
памятник...

В каждой тюрьме свои приколы. Например, в Днепропетровске консервы не входят в
пищевую передачу, и их можно передавать заключенному сколько душа пожелает. Но
это в Днепропетровске. В Киеве твоих родных не поймут, если им придет в голову
принести консервы в тюрьму. Из-за ворот прокукарекают: "Не положено," - и
захлопнут перед носом тюремную форточку.

Вряд ли возможно составить идеальные рекомендации, какими должны быть тюремные
передачи, по причине того, что запреты и порядки в разных тюрьмах не только
разительно отличаются друг от друга, но и в пределах одной тюрьмы имеют свойство
меняться, подстраиваясь под настроение местных царьков. Те же, в свою очередь,
чудят как хотят, зная, что никто их не контролирует и контролировать не
собирается. Вместе с тем, поделиться некоторыми соображениями с теми, кто пока
ещё на свободе, думаю, стоит, потому как далеко не все имеют за плечами тюремный
опыт, и далеко не у всех есть знакомые, способные вовремя дать квалифицированный
и полезный совет.

Итак, оттолкнемся от того "места не столь отдаленного", в котором мы очутились.
В Лукьяновской тюрьме раз в две недели, как мы уже говорили, разрешена
продуктовая передача весом в восемь килограммов и вещевая, теоретически не
ограниченная по весу. Подчеркиваю - теоретически. На практике всё выглядит
несколько по-другому. Что принимать, а что нет, и сколько оно должно весить,
будет решать тюремщик, стоящий по ту сторону тюремной форточки, исходя из своего
"глубокого внутреннего убеждения".

Когда вы покупаете для заключенных продукты и вещи, пожалуйста, делайте это
осмысленно, а не по принципу - лишь бы купить и отмахнуться. То, что на воле
кажется абсолютно незначащим, может быть важным в тюремной камере, как, впрочем,
и наоборот. Представьте себе хотя бы на миг, что это вы сидите за решеткой и на
то, что вы купите, вам предстоит прожить ближайшие две недели до следующей
передачи. Тем более, что растянуть восемь килограмм на четырнадцать дней удается
далеко не всегда. Чаще всего переданных продуктов хватает на первые восемь -
десять дней, затем приходится садиться на вынужденную диету. Хорошо, если все
сокамерники регулярно получают передачи, а если нет? Ты ведь не станешь есть в
одиночку (особенно, в маленькой камере) в то время, когда друзья по несчастью с
завистью будут смотреть на тебя голодными глазами. Я понимаю - ты никому ничем
не обязан и никто не сможет заставить тебя отдать кому-либо то, что принадлежит
только тебе. Однако ты наверняка поделишься с другими тем, что у тебя есть. Хотя
бы из элементарной жалости к неимущим. Из человечности. Из неписаных законов
тюремного братства, несмотря на то, что это уменьшит твой и без того скудный
запас продуктов.

...Из числа выручающих в экстремальных ситуациях продуктов я бы, в первую
очередь, назвал сухофрукты. Такие, как курага, изюм или чернослив, к примеру...
Они не требуют какой-либо специальной обработки перед употреблением в пищу. Их
удобно хранить, из них арестант может сварить компот, если, конечно, у него есть
кипятильник и возможность вскипятить воду. Используя сухофрукты, можно
приготовить различные целебные смеси на основе меда и лимонника, которые, если
повезет, тюремщики иногда пропускают. Недостаток сухофруктов только в том, что
они дорого стоят и не каждый может позволить себе их купить.

Обычно в передачу вкладывают сыр, орехи, одну или две упаковки масла, сухари,
если позволяет вес - свежие овощи или фрукты. Многие арестанты заказывают
родственникам сало и сухую колбасу, однако это уже вопрос личных пристрастий и
привычек, принесенных в тюрьму со свободы. Одни люди любят одно, другие -
другое.

Что касается меня, то вот уже несколько лет я не ем мясо и жалею, что не
отказался от него раньше. И с физиологической, и с религиозной точек зрения
употребление в пищу убитых животных ни к чему хорошему не приводит. Мой
собственный опыт, как и опыт других людей, изучавших этот вопрос, окончательно
убедили меня в правильности взглядов тех, кто рассматривает мясоедение как
вредную генетическую привычку, приводящую к ускоренному изнашиванию и старению
организма.

О свинине и вовсе разговор особый. Советую подумать как-нибудь на досуге, отчего
практически все религии мира категорически запрещали своим последователям
употреблять в пищу свинину. Тем более, что в тюрьме у нас свободного времени
валом.

Ты только не подумай, что я собираюсь кого-то в чем-либо переубеждать. Не вижу
ни малейшего смысла в том, чтобы вступать в спор и доказывать собственную точку
зрения. Кому? Ради чего? Можно во всю глотку кричать о том, что вредно, а что
нет, но до тех пор, пока человек сам этого не поймет, не почувствует внутренней
потребности перестроить свой собственный организм, убеждать его - напрасная
трата сил, энергии, времени.

Невозможно заставить кого-либо стать вегетарианцем насильно. Это, по меньшей
мере, глупо. Вегетарианство - часть образа жизни, проявление в материальной
жизни особого взгляда на мир. Если рядом с тобой в камере оказался человек,
смотрящий на Вселенную по-иному, чем ты, поверь - не стоит лезть к нему в душу с
расспросами, этим ты только оттолкнешь его от себя. Не навязывай ему те
продукты, которые он, в силу определенных причин, не употребляет. Грубое,
навязчивое поведение может быть расценено не иначе, как оскорбление. Если сосед
по камере посчитает нужным - он поделится с тобой своими мыслями, если нет - это
его право. В бытовых ситуациях многие люди, почувствовав дискомфорт, замыкаются
в себе, отгораживаясь от назойливых и зачастую примитивных вопросов окружающих
ничего не значащими фразами, переводя разговор на другую тему.

То, что я вегетарианец, всегда радовало моих сокамерников - им не было нужды
делиться со мной салом и колбасой, но из вежливости предлагали всегда. "Поешь,
хватит понты колотить. Выйдешь на свободу - будешь отказываться, а здесь условия
особого рода," - убеждали меня сокамерники, зная, что в любом случае я откажусь,
несмотря на то, что (особенно в первое время) было достаточно тяжело. В тюремных
условиях я ещё более сузил и без того узкий круг принимаемых в пищу продуктов.
Затем мой организм освоился, и я рад, что в первые месяцы заключения выдержал
это, пусть и небольшое, но испытание.

В продуктовые передачи принято вкладывать растворимый кофе в пакетиках и
обязательно чай. Одним больше нравится, когда передают чай россыпью в сто- или
двухсотграммовых пачках - удобно заваривать крепкий чай и варить чифир. Другие
предпочитают более цивилизованный вариант, когда различные сорта чая расфасованы
в одноразовые пакетики. Одного такого пакетика вполне хватает на две кружки чая,
а остывшие фруктовые чаи с удовольствием можно пить как напиток. Собственно
говоря, нечто подобное и продается в супермаркетах по ту сторону колючей
проволоки.

В передачи часто вкладывают дешевую вермишель быстрого приготовления, судя по
этикеткам, малопонятного вьетнамо-украинского происхождения. Готовить её легко и
удобно - залил горячей водой, подождал, пока вермишель набухнет, вобрав в себя
воду, и жуй себе потихонечку, ворочай челюстями. Тем более, что есть её
действительно можно. Особенно в тех случаях, когда ничего лучшего поблизости
нет. Правда, после того, как регулярно поешь её какое-то время, начинаешь
понимать, какая это, в сущности, гадость.

Вне зависимости от того, курит арестант или нет, ему передают блок или два
дешевых сигарет, по возможности, с фильтром. В тюрьме сигареты выполняют роль
денег. За несколько сигарет с тюремщиком можно договориться погулять в тюремном
дворике размером на пару метров больше положенного и несколько дольше обычного.
За сигареты можно договориться с сокамерником, чтобы он постирал твои грязные
вещи, заплатить ему за какую-то вещь или услугу. Сигаретами можно поделиться с
приятелями, но раздавать их налево-направо не принято - тебя не поймут.

Вышесказанное вовсе не означает, что в камере нет денег. У многих на крайний
случай всегда припрятана, как минимум, двадцатка долларов, однако никто, включая
наиболее тупых пассажиров с явными признаками болезни Дауна на лице, не станут
афишировать это. Если во время обыска найдут деньги, появится, прямо скажем,
реальный шанс остаться без почек и провести ближайшие дни в местном карцере.
Наличие у заключенных денег, часов, ножниц, одеколона и много чего ещё
рассматривается за решеткой как грубейшее нарушение тюремного режима, а любое
нарушение влечет за собой наказание. Там, на свободе, среднестатистические
граждане планеты Земля вряд ли могут себе представить, что за такие привычные в
быту мелочи могут, не задумываясь, покалечить, дабы другим не повадно было.

За решеткой особый мир. В тюремных камерах нет ни плиты, ни микроволновки, ни
много ещё чего из того, что мы привыкли видеть дома на кухне. Время от времени
заключенные пытаются соорудить некоторое подобие плиты в виде изогнутой спирали,
сделанной из разобранного кипятильника. На какое-то время сие дитя тюремной
фантазии облегчает процесс приготовления пищи до тех пор, пока добровольно не
перегорает или принудительно не изымается во время обыска, потому как из
электроприборов тюремное начальство нормально воспринимает только кипятильник -
вещь незаменимую в тюремном быту. При помощи кипятильника варят всевозможные
супы и каши в тюремной шлёмке или тромбоне.

Процедура приготовления горячей пищи не отличается особой сложностью - в
вышеназванную тюремную посуду заливается вода, засыпается что кому надо, туда же
вставляется кипятильник - и содержимое, предварительно доведенное до кипения,
варится нужное время. Процесс несложный и, в некотором смысле, коллективный,
учитывая тот факт, что в камере розетка одна, а кушать или чайку попить хочется
всем. Вот и торчит из розетки бесчисленное количество оголенных проводов.
Арестанты толпятся вокруг них круглые сутки, наступая друг другу на ноги и
периодически подпрыгивая от ударов тока. Тюремщики всё видят, всё понимают и по-
прежнему упрямо запрещают передавать заключенным с воли тройники и удлинители.
Арестанты, в свою очередь, упрямо проносят в камеры эти самые тройники и
удлинители, добытые нелегальным путем в обход тюремных запретов.

По складу характера тюремщики - весьма любознательные существа. Их хлебом не
корми - дай порыться в вонючих тюремных шмотках. Во время бесчисленных обысков
(иногда по несколько раз на день) надзиратели проявляют недюжинную
изобретательность, стремясь найти и отобрать у заключенных понравившиеся им
предметы. Арестанты напрягают фантазию, как бы всё получше да спрятать (такое
впечатление, словно из заключенных готовят профессиональных разведчиков для
заброски на вражескую территорию). Вот так, в страстях и хлопотах, и протекает
тюремная жизнь - одни ищут, другие прячут. Одним словом, все при деле.

Ещё один тюремный прикол можно озаглавить словом "товарка". Заключенному
периодически приносят в камеру список вещей и продуктов, среди которых он
выбирает то, что хотел бы приобрести. Список сам по себе скучный, без какого-
либо намека на разнообразие и оригинальность. Дабы читающий его не сильно
раскатывал губы, в правилах Лукьяновской тюрьмы черным по белому сказано:
заключенный, имеющий на тюремном счету деньги, имеет право потратить не более
пятнадцати гривен в месяц, что на сегодняшний день составляет (в зависимости от
колебаний курса) примерно то ли три, то ли четыре американских доллара. Кто
установил это идиотское ограничение и для чего - как обычно, никому неизвестно,
но тюремщики тщательно его соблюдают.

Вместе с тем, от отмены вышеназванного ограничения выиграли бы и заключенные, и
тюремщики, как минимум, по следующим причинам:

- заключенные получили бы возможность питаться значительно лучше, в результате
чего они были бы менее озлоблены. Сытый человек менее агрессивен, нежели
голодный, а значит, уменьшилось бы количество тюремных конфликтов;

- как я посмотрю, среди заключенных немало обеспеченных людей, которые с
удовольствием полностью отказались бы от тюремной баланды. Впрочем, выходцы из
малообеспеченных слоев общества также тратили бы не пятнадцать гривен
ежемесячно, а, как минимум, в раз пять больше. Следовательно, тюрьма сэкономила
бы деньги за счет уменьшения затрат на приготовление тюремного пойла и неплохо
заработала бы на объемах продаж как продуктов питания, так и полезных за
решеткой вещей.

Однако это всё лирика. Мечты, мечты... Никому нет дела до того, как улучшить
арестантскую жизнь, пусть даже и за счет самих арестантов. Тюремщикам глубоко
наплевать на увеличение каких-то там объемов продаж, на какую-то прибыль... Они
и так неплохо зарабатывают. Чем больше дефицита в тюрьме и чем больше у
заключенных проблем - тем больше денег крутится в теневом обороте.

Что-то мы заболтались. Самое время сварить рис в тюремном тромбоне. Слышишь,
романтик с большой дороги, к тебе обращаюсь! Сделай любезность - притормози
возле двери и прикрой спиной сечку, чтобы попкарь не попалил, пока я заточкой
лук порежу. Ты её, кстати, под какую газету засунул? Вон под ту, со статьей о
различных диетах, гербалайфах и сжигателях жира? Ну и чудят же там, на свободе!
Какой только чепухи не понапридумывают в то время, когда всё гениальное просто.
Достаточно помочиться на дверь райотдела - и уже через пятнадцать суток десяти -
двенадцати килограммов как ни бывало. Дешево и эффективно. Выйдешь на волю
раньше меня - не забудь запатентовать как средство для похудения.

Глава 12. Как относиться к сокамерникам

"В Раю такой климат!..

Но в Аду такая компания!.."

    (мысли вслух)

В повседневной жизни люди нередко произносят слова: " Это мой мир". Невероятно
простая, на первый взгляд, фраза слетает с уст привычно, легко. Обычно никто не
задумывается над её смыслом, над тем, что именно входит в понятие "мой" или
"наш" мир. Что? Может быть, вещи, к которым привыкаешь за долгие годы или один и
тот же до тошноты надоевший вид из окна, без которого вдруг становится
невообразимо горько где-нибудь на другом конце планеты?

Иногда постороннему человеку трудно понять, зачем беречь, казалось бы,
бесполезную вещь, вместо того, чтобы выбросить её на свалку. Ему не понять, что
ты хранишь не вещь, а воспоминания и мечты, материализованные в этом, как
правило, ничего не значащем с точки зрения денег предмете. Дети насмешливо
смотрят на старые вещи, воспринимая их как причуды стареющих родителей. Старики
же смотрят на вещи и видят в них, словно в экране телеэкрана, часть своей, уже
прожитой жизни. Чем старше становится человек, тем сильнее он прирастает к
вещам, тем больнее ему расставаться с ними, словно он расстается не с предметами
быта, а с самой Жизнью.

Предметы, словно острые спицы, на которые нанизываются мгновения, дни, годы,
каждый наш шаг на земле... Впрочем, все эти вещи были бы ничто, если бы они не
являлись декорацией для людей, населявших или населяющих в настоящее время наш
мир. Люди - главная и чуть ли не единственная составляющая вышеназванного
понятия. Именно от окружающих нас людей зависит, во что превращается земной путь
- в сказочный Рай или в преддверие Ада.

Я очень хорошо помню свой первый день в Лукьяновской тюрьме, когда после ряда
унизительных процедур наподобие полуторачасового обыска, снятия отпечатков
пальцев, фотографирования, прожаривания одежды в специальной доисторической
камере (чем-то похожей на ту, в которой сожгли Сергея Лазо), медицинского
осмотра и сидения в прокуренном каменном склепе, меня завели в огромный пустой
коридор и оставили одного. Надзиратель равнодушно кивнул: "Иди" (словно я знал,
куда мне идти), а сам побежал куда-то по своим делам.

За время нахождения в камере предварительного заключения я, как оказалось, успел
отвыкнуть от такого огромного пространства, каким мне показался в тот осенний
день тюремный коридор. Я неторопливо шел по бетонному полу, удивляясь, что меня
ведут не в наручниках и без усиленной охраны с разных сторон. Откуда-то справа,
сверху падал солнечный свет, преломляясь сквозь тюремные решетки и замазанные
краской стекла, покрытые замысловатым узором из налипшей грязи и пыли. Слева -
тяжелые, железные двери камер, из-за которых не доносилось ни звука. Я шел в
пьянящей, оглушающей тишине. Никогда ранее я не испытывал такого пронзительного
чувства холода, замешанного на удивлении. Ранее мне, как и многим другим, только
казалось, что я знаю вкус одиночества. На самом же деле это ощущение было мне
незнакомо. Тогда, в тюремном коридоре Лукьяновской тюрьмы, я впервые ощутил, как
дыхание одиночества прикоснулось ко мне. Словно величественная и надменно-
холодная Снежная Королева прошла рядом со мной.

Голос надзирателя донесся откуда-то из-за поворота:

- Тебе сюда!.. Алло!.. Ты где?

Я пошел на голос. Было заметно, что пару минут назад попкарь второпях засосал
стакан водки и теперь доброжелательно зажевывал её куском колбасы, приглашая
войти в каменный гроб.

- Теперь ты здесь будешь жить. Хе-хе... - как мог сострил тюремщик, запирая за
спиной дверь.

Первое, что бросилось в глаза, настороженные взгляды с разных сторон. Оно и
понятно: в тюрьме отдыхают далеко не самые миролюбивые граждане планеты Земля.
Практически любой арестант, кем бы он ни был, является источником потенциальной
опасности для всех остальных. Мало ли что кому взбредет в голову на нервной
почве? Естественно, ни о какой психологической совместимости арестантов не может
быть и речи. Только злость и раздражение, умноженные на замкнутое пространство.

Нетрудно догадаться, что с тюремных нар на меня смотрели отнюдь не прототипы
героев книг из серии "Жизнь замечательных людей". Подавляющее большинство коллег
по несчастью - процентов эдак на девяносто-девяносто пять - это серая,
безмозглая масса, не представляющая ни малейшего интереса с точки зрения
перспективы её изучения. Изучать здесь нечего. Это опустившееся быдло,
неудачники от рождения и остающиеся таковыми до конца своих дней. Они были никем
на свободе, таковыми они остаются, находясь за тюремной решеткой. Наблюдать со
стороны, как эти великовозрастные щенки играют в тюрьму, надувают щеки и
пытаются корчить из себя тюремных авторитетов, просто смешно.

При желании, загнать таких в стойло не составит большого труда. Они понимают
исключительно язык силы, смелостью и умственными способностями не отличаются.
Вместе с тем, любому мало-мальски серьезному человеку с перспективой длительной
отсидки или расстрела нельзя забывать о том, что под ногами постоянно крутятся
провокаторы, готовые подставить челюсть и улететь в нокаут, как только
предоставится такая возможность. Их за это спустя некоторое время выпустят по
амнистии. Тебе же слуги правопорядка, радостно хлопая в ладоши, впаяют
дополнительный срок: "Ну что - раскрутился ?". Поэтому относиться к быдлу
надменно и легкомысленно крайне опасно.

В тюрьме (особенно в тюрьме) нужен трезвый расчет. Иногда приходится быть как
тростник, который наклоняется к земле, пережидая порывы ураганного ветра, а
затем вновь выпрямляется. Порой выгоднее сжать зубы и молча уклониться от
конфликта. Но при этом всегда следует быть готовым к тому, что наступит время,
когда единственно правильным решением будет вступить в бой и раздавить
противника. Мне приходилось встречать на жизненном пути дурачков, которые
вежливое и спокойное обращение с ними воспринимали не иначе как слабость, а
поиск взаимовыгодного компромисса - как откровенную трусость. Они наглели, их
терпели до определенного времени, а затем уничтожали.

Вся эта мразь, с которой волей-неволей приходится сталкиваться за решеткой,
этого, конечно же, не понимает. Большая часть из них попала в тюрьму по
малолетке или возле того, а так как в украинских тюрьмах в ожидании суда
приходится болтаться по несколько лет, то за решеткой на радость окружающим
ребятишки и повзрослели. Их возраст колеблется от восемнадцати до двадцати
четырех лет, по суду им грозит в среднем от трех до восьми, что по нынешним
меркам сущий пустяк. Все они, будучи на свободе, употребляли всевозможное
наркотическое дерьмо, естественно, самое доступное и дешевое, а попались либо на
воровстве, либо на заурядном вымогательстве - колоться ведь надо за что-то.
Временами занятно наблюдать за поведением таких вот "героев", которые вырывали
из рук престарелых бабушек и инвалидов на улице хозяйственные сумки, а теперь
рассуждали за кружкой чифира о тюремных понятиях.

Опера сознательно подогревают перспективных кандидатов в "блатные", играя на их
самолюбии и помещая в такие камеры, где они могли бы заматереть и набрать силу.
Это выгодно на перспективу. Таких уродов чрезвычайно удобно вербовать, из них
получаются идеальные осведомители и провокаторы, чаще всего используемые вслепую
во время разработки несговорчивого арестанта. Отсутствие здравого смысла,
умноженное на недоразвитость серого вещества, отнюдь не способствует пониманию,
какая им отведена роль в данном спектакле. Им кажется, что это они правят в
своем маленьком, игрушечном мирке, на самом же деле их используют как
презервативы - попользовались и - вперед, на помойку.

В то время как быдло ведет себя вызывающе и пытается на каждом шагу привлечь к
себе внимание, то по-настоящему серьезные люди в глаза не бросаются. Они и так
достаточно засветились, о них пишут в газетах, показывают по телевизору. Таким
пассажирам незачем распускать пальцы веером и демонстрировать окружающим
собственную значимость. Как правило, в тюрьме они ведут замкнутый образ жизни, у
них нет фотографий с воли, нет ничего, что бы указывало на то, кем они были и
кем будут по возвращению на свободу. После развала социалистической системы
подобные персонажи редко залетают в тюрьму по второму разу, им вполне достаточно
однажды побывать за решеткой, чтобы проанализировать ошибки и обезопасить себя
на будущее. Если от них Удача и отвернулась на какое-то время, то это вовсе не
значит, что навсегда.

Посмотри на Степаныча. Этот уж точно к неудачникам не относится, несмотря на
легкую экстравагантность наряда. Когда я впервые увидел дядю Гришу, он не
произвел на меня ну никакого впечатления. С какой стороны ни зайди - натуральный
бомж, одетый в антикварное тряпье. Антикварное вовсе не потому, что оно когда-то
было дорогим. Как раз нет, подобные новые вещи и на прилавках магазина никакой
ценности не представляют. Суть в другом. Таких шмоток сейчас не найти. Их носили
в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов, а тут за окном новое
тысячелетие как будто бы на подходе. Можно только предположить, какое количество
чердаков пришлось облазить родственникам Степаныча, чтобы его одеть.

На воле дядя Гриша прославился тем, что, благодаря его скромным усилиям, две
трети крупного рогатого скота, бегающего по бескрайним украинским колхозным
полям, эмигрировали за границу. Предположительно, в арабские страны.

Пока руководство страны не перегрызлось между собой во время очередной дележки
прибыли, всё шло, как по маслу. Гриша регулярно колесил по планете, загорал на
лужайке возле двухэтажного частного дома в предместьях Берлина и планировал
покупку квартиры с видом на собор святого Петра в Риме.

К несчастью, госпожа Фортуна - невероятно капризная дама. К тому же Гриша не в
меру расслабился под теплыми солнечными лучами и совершенно не желал
прислушиваться к раскатам грома над облаками. Однажды поздним вечером в дверь
настойчиво постучали, и невоспитанные граждане в штатском настойчиво
порекомендовали дяде Грише дать показания на кое-кого из руководства. Хозяин
дома не менее настойчиво отказался и попытался было выпроводить непрошеных
гостей. Гости, однако, не унимались. На дядю Гришу одели наручники и привлекли к
уголовной ответственности за неуплату налогов. Удивленный участковый,
присутствовавший во время обыска, нервно чесал лысину и всё спрашивал, наблюдая,
как из квартиры выносят набитые купюрами картонные ящики из-под телевизоров:

- Степаныч, а откуда у тебя столько денег?

Григорий Степанович удрученно сопел носом и пожимал плечами:

- На старость откладывал...

Что любопытно - помимо найденных денег ревнивые слуги законности и правопорядка
так ничего и не накопали. В материалах уголовного дела - сплошные догадки и
предположения, что, впрочем, не помешало отправить дядю Гришу на долгие годы в
тюремную камеру. Когда мы встретились, Гриша уже успел отсидеть два с половиной
года, перенес инфаркт миокарда, приобрел кучу болячек, а дата предстоящего суда
так и не была определена. Невзирая на удары судьбы, Степаныч присутствия духа не
терял и, запивая валидол теплой водой, ежедневно выходил со мной на прогулку -
бегать по периметру тюремного дворика:

- Два с половиной - это ещё ничего, - сопел Гриша, размахивая руками. - Вон
Лупоглазый седьмой год суда ждет, совсем умаялся бедолага.

Лупоглазый сутками висел на верхней наре, не подавая ни малейших признаков
заинтересованности жизнью. По всей видимости, крыша у него поехала давно -
Лупоглазый или добродушно хихикал, или, что бывало чаще всего, впадал в уныние.
Мы практически не общались друг с другом, но когда двадцать четыре часа в сутки
находишься в замкнутом пространстве по соседству с человеком с больной психикой,
у самого временами начинает "ку-ку" пробивать. Лично я вздохнул с облегчением,
когда Лупоглазого перекинули в другую камеру. Тем более, что в хате его сменил
некий Максимка с невинно-детским лицом и длинными, как у орангутанга, руками.

С Максимкой мы подружились достаточно быстро. Парень сразу смекнул, что светит
ему согласно украинского законодательства достаточно много, следовательно, для
того, чтобы дожить до свободы, явно недостаточно лежать на спине, тупо
уставившись в потолок. Совместные занятия боксом в прокуренной анашой камере
здорово отвлекали от тюремного быта. Нервный, чертовски злопамятный, в меру
наглый и на удивление трезвомыслящий боксер попал за решетку благодаря
болтливости подельников, которые быстренько сдали своего босса, как только за их
спинами защелкнулись наручники. Максимке инкриминировали соучастие в убийстве
бизнесмена, торговавшего нефтью, список же грабежей и разбоев был настолько
длинным, что сами следователи устали его составлять.

Схема, по которой работал Максимка, была довольно проста. Знакомые проститутки
регулярно поставляли ему информацию о богатеньких буратино, затем за
потенциальной жертвой устанавливалось наблюдение. Спустя полторы-две недели в
интересующую квартиру вламывались работники ножа и топора во главе с Максимкой,
вынося из нее всё, что имело ценность. Причем дверь никогда не взламывали -
хозяева открывали сами. Вариант сценария проникновения в квартиру выбирался в
зависимости от конкретно сложившейся ситуации и подкупал простотой.

В многоэтажных домах электросчетчики чаще всего находятся на лестничных клетках,
чтобы работникам ЖЭКа было удобно их проверять. Максимка с коллегами тупо
выкручивали пробки и ждали, когда хозяин квартиры откроет бронированную дверь с
бесчисленным набором хитроумных замков и выйдет на лестничную клетку. Дальше всё
просто. Удар монтировкой по голове, связывание жильцов заранее припасенной
веревкой и задушевный разговор на тему: "Где деньги лежат?".

Если же электросчетчик находился внутри квартиры, то коллеги прятались на
площадках между этажами, а Максимка с букетом роз ждал под домом хозяина, вместе
с ним поднимался в лифте на тот же этаж (как будто бы шел в гости к соседям), а
затем, как только отпиралась нужная дверь - удар по башке и всё, как в
предыдущем варианте.

Самым остроумным проникновением в квартиру был сценарий с её затоплением.
Однажды подружка (которой пообещали двадцать процентов от прибыли) вывела
Максимку на ну оч-чень богатого пассажира. Проблема состояла в том, что
потенциальная жертва входила в квартиру и выходила из нее в сопровождении
телохранителя, электросчетчик находился внутри квартиры, а на приход
всевозможных "сантехников из ЖЭКа" и им подобных хозяева принципиально не велись
и дверь не открывали. Максимка, недолго думая, проник в квартиру этажом выше,
связал жильцов, переоделся в домашние тапочки и спортивный костюм, открыл воду в
ванной и стал ждать. Не прошло и полутора часов, как разгневанный хозяин
интересующей квартиры снизу позвонил в дверь, за которой его уже ждал "племянник
соседки, приехавший погостить из другого города". Что произошло дальше,
догадаться нетрудно. Максимка охотно откликнулся на приглашение спуститься вниз
и посмотреть, "что там затопило", вслед за ним, спустя пару минут, подтянулись
сподвижники - кто с обрезом, а кто с монтировкой.

Убийство, за соучастие в котором Максимку арестовали, произошло без его
непосредственного участия. Он детально разработал план проникновения в квартиру,
прежде чем послать на дело друзей, сам неоднократно побывал в ней, всё разнюхал
и разузнал. Сделать это было несложно, так как Максимке удалось втереться в
доверие к проживавшей там семье. Те ничего не подозревали, потому как мальчик с
детским лицом производил приятное впечатление благодарного человека, которого по
просьбе общих знакомых, (не ведающих об истинных планах своего протеже) хозяин
квартиры принял к себе на работу.

Максимка был убежден, что всё пройдет без сучка и задоринки. Так оно, собственно
говоря, и вышло. Правда, не так чисто, как бы хотелось. Коллеги по работе
волновались, и поэтому немножко перестарались. От удара топором по голове (по
плану хозяина квартиры нужно было только слегка оглушить) череп раскололся на
две части. Где лежат деньги и ценности, знал только хозяин (никому, даже жене,
он не доверял местонахождение тайника). В бешенстве господа неудачники порубили
тело на части, затем взялись за жену бизнесмена. У нее на глазах по диагонали
вспороли живот десятилетнему ребенку (он выжил), а затем засунули её изящные
пальчики в электромясорубку. Женщина и рада была бы всё рассказать, но она
действительно ничего не знала. Так ничего и не добившись, грабители ушли из
квартиры, прихватив с собой ценных вещей и золотых побрякушек на 4 475 долларов
США. Ехать в другой город не захотели - лень, пошли продавать шмотки на местный
рынок. На сбыте вещей их и взяли.

Непосредственно у Максимки, в отличие от подельников, был шанс выкарабкаться на
свободу - против него не было прямых улик. Однако нервы сдали, закосить под
случайного прохожего не удалось, а грызня с бывшими дружбанами несказанно
обрадовала блюстителей правопорядка. Те едва успевали, подпрыгивая от
удовольствия, записывать показания арестантов друг против друга.

Позже, знакомясь с материалами уголовного дела, Максимка понял, какую
возможность он упустил, но изменить что-либо было уже поздно. Заплаченные
мусорам деньги не намного сократили срок парню. Несмотря на то, что следователь
в последний момент снял с боксера соучастие в убийстве, свои девять с половиной
лет усиленного режима Максимка всё-таки получил. Приговору суда мой (уже бывший)
сосед по камере обрадовался - мол, могло быть и хуже.

- Самое трудное - отмотать первый срок, - философски изрек Максимка, трамбуя
вещи в баул, предусмотрительно готовясь к отправке в лагерь, - потом будет
легче.

Я с удивлением приподнялся на нарах:

- Ты что - всю жизнь собрался по тюрьмам да лагерям болтаться?

- Может быть, и не всю - жизнь длинная. На свободе-то всё равно делать нечего.

Я не стал спорить. Бесполезно. Каждый сам выбирает свой путь.

Люди - очень странные млекопитающие. Они ведут себя так, словно им жить, как
минимум, лет триста нагадала цыганка. Дали десять, добавили восемь. Затем, по
новой, лет двенадцать, так сказать, для разнообразия... Ничего не скажешь -
веселенькая перспектива. Вся жизнь в вонючей, завшивленной клетке.

Не устаю поражаться тому, насколько разнится восприятие тюрьмы у тех, кто сидит
за решеткой, от тех, кто смотрит на тюремные стены со стороны. На днях мне от
приятеля со свободы передали записку. Пишет, что завидует мне (?!). Мол, у меня
теперь так много свободного времени, что я наверняка в совершенстве выучу
иностранный язык, и это пригодится на перспективу. Записка написана трогательно,
но как-то по-идиотски. На воле я считал его умным человеком, теперь не пойму -
то ли у него скрытая форма шизофрении, то ли человек до предела наивный. Много
тут выучишь с таким очаровательным окружением, как у меня! Один Денис со своей
неуравновешенной психикой чего стоит! (Хорошо хоть по природе своей пацан не из
буйных, хотя и закрыли его за "мокруху ", при отягощающих да ещё "по
предварительному сговору группой лиц", руководство которой ему, как
единственному совершеннолетнему из всей "группы", и приписали). То с заточкой за
кем-то по камере бегает, то в угол забьется и сидит там на корточках с утра до
вечера, травку курит. Ему её добрый дядя следователь регулярно приносит, чтобы
Денис побольше на себя квартирных краж взял и милицейскую статистику тем самым
улучшил, аргументируя настойчивые просьбы тем, что Денискин срок за убийство
якобы проглотит любые срока за воровство: "Тебе что так, что эдак - пятнадцать
лет, как ни крути. Так что давай - соглашайся. Ты поможешь нам, мы поможем тебе.
Условия создадим. Будешь сидеть припеваючи. А не согласишься... Сам должен
понимать, что с тобой в тюрьме могут сделать за то, что вы девчонку изнасиловали
и убили".

На самом деле пятнадцатилетнюю малолетку из соседнего подъезда никто не
насиловал. До того злосчастного вечера девушка далеко не первый раз зависала
вместе с Дениской и его друзьями то на одной квартире, то на другой и совершенно
не возражала против групповухи. Так было и на этот раз. Денис привел соседку на
хату к приятелю. Спустя какое-то время к ним присоединился шестнадцатилетний
одноклассник хозяина квартиры. Выпили вчетвером две бутылки водки, запивая
черниговским пивом. С подружкой неслабо повеселились - сначала по одному, затем
все вместе. Есть что вспомнить.

Девчонка во всех отношениях оказалась смышленой. Пока пацаны после нее отдыхали,
приготовила по-быстрому ужин на кухне. Не Бог весть какой, но под пиво
бутерброды с рыбой пошли, как песня.

Всё шло хорошо до тех пор, пока подруга не засобиралась домой. Провожать её
никто не собирался - куда идти? Время-то позднее, да и на улицу выходить полный
облом. Хочет идти - пусть идет, никто её не держит. Между тем такая постановка
вопроса девушку почему-то не устроила:

- Раз не хотите проводить меня домой, дайте денег на такси.

- Вали на метро, - отозвался из туалета хозяин квартиры.

- Придурок, посмотри на часы - метро уже часа два как не ходит.

- Ты что, сука, - вежливо подключился к разговору одноклассник хозяина, -
думаешь, тебе здесь кто-то обязан деньги платить?

Девчонка вспыхнула от злости:

- Ах так?! Да я на вас всех за изнасилование заяву подам. Будете на зоне
кукарекать, жлобы вонючие.

Денис к разговору особенно не прислушивался - молча пил пиво в гостиной и
смотрел телевизор. Пошумят - успокоятся. Не впервой.

У друзей, однако, точка зрения на слова подвыпившей подруги существенно
отличалась.

- Ой, - заволновался хозяин, - да она нас и вправду посадит... - от него изрядно
разило спиртным. - Денис, может её того..? Пришить, а-а..?

Денису было всё равно - он пил пиво. Потому лениво отмахнулся:

- Шо хошь, то и делай. Не мешай телевизор смотреть.

Тот так и сделал. Дениса отвлекать от голубого экрана не стал, а вместе с
одноклассником без особого труда задушил девчонку прямо в прихожей шнурком от
ботинка. Денискина соседка была настолько пьяна, что совершенно не
сопротивлялась, и судя по всему, так и не поняла, что делают с ней ее бывшие
любовники.

Шнурок выбросили в мусоропровод. Тело затащили в ванную и там расчленили -
отрезали кисти рук и голову, решив закопать их отдельно. Кому первому пришла
идея что-либо отрезать и зачем, никто из троицы впоследствии объяснить так и не
смог.

Денис наконец-то заинтересовался тем, что происходит в квартире. С бутылкой пива
в руке зашлепал босыми ногами по направлению к ванной комнате. Друзья тем
временем заканчивали отрезать голову кухонным ножом. Тем самым, каким девушка
сорока минутами ранее нарезала бутерброды возле плиты.

- Может, поможешь? - устало поинтересовался одноклассник хозяина.

Денис поставил пустую бутылку возле двери:

- Ну вас на х... Я пошел яму копать.

Если бы не тюрьма, месяца через два Дениску наверняка бы призвали в вооруженные
силы, а так, увы, не сложилось. Сухопутные войска потеряли ценного кадра. За
каких-то неполных полчаса Денис вырыл две метровые ямы на детской площадке при
помощи мусорного совка и крышки от кастрюли. Тело вынесли, завернув в старое,
висевшее на балконе одеяло, и вместе с ним закопали, а ванную аккуратно помыли.
На едва различимые пятна крови в подъезде никто из соседей внимания не обратил.
Мало ли кто мог краску разлить? Вернувшиеся в воскресенье вечером с дачи
родители парня, на квартире которого произошло убийство, также ничего
подозрительного не заметили. Родственники девушки, постоянные клиенты местного
вытрезвителя, особо не волновались:

- Где-нибудь загуляла. Дело молодое. Протрезвеет - придет.

Кухонный нож вернулся на свое обычное место - в шкафчик рядом с плитой.

Казалось, пацанам повезло. Ни свидетелей, ни следов. Никому в голову не пришло,
что ребята способны на подобные вещи. Может быть, им и сошло всё с рук, если бы
они сами обо всем не растрепали. Уж слишком много и многим пацаны рассказали о
своем "подвиге". Очевидно, в глазах сверстников им хотелось казаться "крутыми",
некими героями из западных фильмов.

В первые месяцы заключения Денис чувствовал себя вполне комфортно и, подобно
Максимке, не сильно отчаивался по поводу тюремного срока:

- Посижу в тюрьме. С кем не бывает? Зато в армию не пойду.

Денис ещё не знал, что его ждет впереди и что с ним сделают сокамерники на
столыпинке, куда он попадет после вынесения приговора.

Восприятие понятий "преступление" и "преступник" существенно отличаются в
зависимости от того, где находится человек - на свободе или в тюрьме. В тюремной
камере как-то не задумываешься над тем, что тот страшный и кровожадный Джо, о
котором взахлеб пишут газеты и чьи злодеяния показывают по телевизору, - это
твой сосед по камере, веселый и добродушный Вася, мирно грызущий плитку
шоколада.

За решеткой переоценка ценностей происходит достаточно быстро. Ты как бы
перешагиваешь невидимую грань и попадаешь в иное измерение жизни. То, что тебя
могло шокировать раньше, теперь воспринимается, как самое что ни на есть
будничное явление. Незаметно привыкаешь к мысли, что убивать - естественно, и
убийство само по себе вполне заурядное дело. Люди всегда убивали друг друга и
будут убивать, пока существуют.

Вот только жаль, что наше нынешнее восприятие мира после выхода из мест
заключения не сможет измениться, как по мановению волшебной палочки, в обратную
сторону. Ты, как и я, уже никогда не сможешь, как прежде, беспечно и легко
смотреть на окружающий мир.

Я всматриваюсь в лица заключенных и вижу: по своей внутренней сути те, кого на
страницах газет называют преступниками, ровным счетом ничем не отличаются от
заурядных среднестатистических граждан, коротающих вечера возле телеэкрана в
рваных домашних тапочках. Все люди и разные, и одинаковые одновременно. Человек
относится к животному миру, это высокоразвитое, думающее животное класса
млекопитающих. Чрезмерно идеализировать его, любовно сдувая пыль с исторических
хроник, - опасно и неразумно.

В тюрьме проблем хватает по горло. Ещё больше их появляется, если где-нибудь по
соседству поселяется провокатор. Вычислить этих тварей, как правило, достаточно
просто - это довольно- таки шумные арестанты, постоянно науськивающие
заключенных друг на друга. Провокатор всегда кричит громче всех, но в случае
чего он, естественно, "не при делах".

Чаще всего на роли провокаторов опера выбирают приблатненную пацанву, которая
относит себя к людям "знающим" и "разбирающимся" в тонкостях "тюремных законов".
Таким легче подбить других заключенных на нужные для тюремной администрации
действия.

Цели, которые преследуют провокаторы, всегда очевидны. Во-первых, тюремщикам
совершенно не нужно единство среди заключенных. Старое, как мир, правило
"разделяй и властвуй" успешно работает среди тюремного стада. Пока заключенные
разбираются друг с другом, выясняя, кто есть кто и по каким понятиям кто живет,
опера, наблюдая за арестантами со стороны, тихонечко посмеиваются, потирая от
удовольствия руки: ведь чем больше заключенные грызутся друг с другом - тем
легче манипулировать ими. Если даже во время выяснения отношений кто-то из
арестантов копыта откинет - ничего страшного. Пожурят надзирателя за то, что он
чего-то там недосмотрел и переведут бродить по коридору на соседний этаж. Зато
общество вздохнет с облегчением, и мусорам в будущем будет меньше работы.

Во-вторых, среди заключенных время от времени попадаются вредные экземпляры,
которые принципиально не желают идти ни на какие контакты с представителями
правоохранительных органов. Последним подобное поведение явно не по душе.
Возникает задача сделать контактным интересующий следствие объект в тюремной
фуфайке. Для её реализации существует несколько вариантов сценария, ведущих к
одному и тому же финалу - упрямец должен ломануться к мусорам. Один из наиболее
популярных вариантов для выполнения поставленной задачи подразумевает
использование провокатора, которого подсаживают в камеру к интересующему
объекту. Пока мусора прессуют объект снаружи, провокатор создает сокамернику
"условия" внутри камеры, натравливая на него других арестантов и подставляя его
на каждом шагу.

Один такой красавец полутораметрового роста как-то заехал к нам в камеру с двумя
толстыми стопками книг под мышками. Книги он, естественно, не читал и читать не
собирался. Они ему служили в качестве антуража, так сказать, для создания образа
"думающего" и "знающего" арестанта. По крайней мере, фразы типа: "Достоевский -
мой любимый писатель" звучали в тюремной среде глубокомысленно, и, учитывая
обстановку, несколько необычно. Какой для него Достоевский "любимый", я понял
сразу, лишь только увидел, как благодарный читатель стирает с ботинок пыль
"Преступлением и наказанием".

Первые дней пять вновь прибывший пассажир (по тюрьме он уже болтался полтора
года) внимательно присматривался к сокамерникам, активно втирался в доверие к
тем, кто посильнее и пошустрее. К концу недели полтора метра освоился в новой
камере и начал исподтишка науськивать заключенных друг на друга. Сам же
провокатор всё время старался держаться в стороне, мол, - "это всё они, я здесь
ни при чем", и при малейшем же обострении обстановки мгновенно перемещался на
безопасное расстояние, подливая масла в огонь из-за чьей-то спины.

Не прошло и недели, как арестанты основательно переругались между собой.
Атмосфера в камере и до того была напряженной, теперь же тучи сгустились весьма
основательно. Одни старались не спускаться с нар и сутками лежали, завернувшись
в одеяла. Другие молча затачивали железные прутья.

Камеру ненавязчиво перетасовали. Кое-кого убрали, кое-кого добавили. Полтора
метра был доволен перестановкой и обнимался с "живущими по понятиям"
единомышленниками, которые, как позже выяснилось, оказались бывшими сотрудниками
милиции, промышлявшими на свободе вымогательством и грабежами. Туповатые, но
физически хорошо подготовленные исполнители.

Первое, что они сделали, так это поменяли смотрящего. Молодого парня, на
протяжении последних месяцев следившего за порядком в камере, загнали на парашу
и выломили из хаты, чтобы не мешал и не путался под ногами. На его нару тут же
перебрался полтора метра. Он и иже с ним радости не скрывали. Видно было, что
подготовительную работу они уже проделали, теперь ждали дальнейших инструкций.

Я продолжал жить, как жил - активно тренировался по несколько часов в день, учил
иностранные языки, читал книги. Вместе с тем, концентрировать внимание на
отвлеченных предметах становилось всё тяжелее и тяжелее - мысли постоянно
возвращались в тюремную камеру. Все понимали - готовится удар против одного из
арестантов. Я попытался проанализировать, в честь кого разыгрывается весь этот
спектакль, но ни к чему утешительному в результате раздумий так и не пришел.
Просматривалось только две кандидатуры - я и хлопец из Василькова, арестованный
за убийство и наотрез отказавшийся давать до суда какие-либо показания в ходе
предварительного следствия. У меня были веские основания думать именно так. Тем
более после того, как всех тех, с кем сложились дружеские отношения и кто бы мог
оказать мне поддержку, перебросили в другие камеры.

Ещё раньше у меня появилась привычка мгновенно просыпаться при приближении
человека и спать, принимая такое положение, чтобы не дать нападающим скрутить
себя во время сна. Я знал, что могу рассчитывать исключительно на свои
собственные силы. Ситуация отягощалась ещё и тем, что нападавших могло быть от
пяти до восьми человек. Я лежал на спине с полузакрытыми глазами и думал над
тем, как в случае возникновения реальной угрозы перехватить инициативу и какой
лучше всего нанести удар, чтобы отбить всякое желание связываться со мной, и при
этом не раскрутиться на дополнительный срок.

Развязка наступила неожиданно. Как оказалось, провокация готовилась против дяди
Гриши. Что-то у них там, наверху, не сложилось, и они решили прессануть
Степаныча прямо в камере. Нас же хотели прощупать, так сказать, в
профилактических целях. Однако, Судьба распорядилась иначе. Буквально за пару
часов до того, как Григорию Степановичу должны были переломать ребра и выломить
из хаты, повесился Юра. Камеру разбросали.

К счастью для подследственных, в Лукьяновской тюрьме приходится иметь дело не с
профессионально подготовленными провокаторами, а, если можно так выразиться, - с
дилетантами, натасканными на скорую руку, использующими самые примитивные,
стандартные, а потому легко просчитываемые схемы, и произносящими обычно одни и
те же заученные фразы.

Провокаторы - очень любопытные люди. Они во всё лезут, им до всего есть дело.
Именно провокаторы чаще всего спрашивают, кто ты по жизни - мужик или пацан,
поддерживаешь или нет воровскую жизнь и прочее, прочее, прочее... Мол, хотим
знать, с кем имеем дело (словно со стороны не видно, кто кем является) и как к
тебе относиться.

Когда начинаешь анализировать все эти вопросы в совокупности, а не отдельно друг
от друга, вдруг начинаешь понимать - это как раз то, что хотели узнать у тебя
мусора. Между тем подобные вопросы совершенно неуместны в следственной хате.
(Конечно же, если ты на свободу выходить не собираешься и планируешь остаток
жизни провести за решеткой, то кричи во всю глотку, что ты блатной,
поддерживаешь воровское движение, мечтаешь стать вором в законе и героически
подохнуть с пулей в затылке). Любое неосторожное слово в преддверии суда может
привести к непоправимым последствиям. Что же касается ответов на вопросы не в
меру любопытных сокамерников, то пока ты не осужден, они могут быть только
такими: мы все невиновны, мы все случайно попали в тюрьму, никто из нас ни о чем
понятия не имеет. Кто есть кто, разберемся позже, в лагере, после вынесения
приговора.

Конечно, каждый арестант по-своему реагирует на заданные ему вопросы о смысле
тюремного бытия. Те, кто в сознанке, обычно охотно вступают в беседу. Другие,
изображающие из себя невинных овечек, сразу замыкаются в себе и уходят от
прямого ответа.

Когда я пишу эти строки, в памяти всплывает не обезображенная интеллектом
физиономия бледного пассажира лет сорока двух, с которым я провел в одной камере
около трех месяцев. Не знаю, как он воспринимал меня, но лично я считал его
непробиваемым идиотом. Бледнолицый вел себя так, что ни у кого не было ни
малейшего желания что-либо выпытывать у него. Все понимали, что сие безнадежно -
дурак дураком, хорошо хоть не буйный. В день, когда камеру разбросали, мы стояли
в тюремном коридоре в ожидании попкаря, зная, что наверняка попадем в разные
хаты, а там одному Богу известно - свидимся ли когда-нибудь ещё или нет.

Мы сидели на скатках и разговаривали. Сказать, что я был поражен - всё равно,
что не сказать ничего. Я уже и не помню, когда встречал такого умного и
проницательного человека, обладавшего, к тому же, феноменальной памятью. Ходячая
энциклопедия да и только. Как я мог раньше не догадаться, что тупое выражение
лица было всего-навсего маской, а манера поведения внутри камеры - не более, чем
умелой игрой?

В тюрьме каждый человек сам решает, как ему жить и выстраивает линию поведения в
соответствии с поставленной целью. Кому-то больше нравится править, кому-то
пресмыкаться. Что поделаешь - таковы люди. Одно могу сказать, в тюрьме:

- не принято навязывать другим собственную точку зрения. Не торопись осуждать
сокамерников, если они живут не так, как тебе бы хотелось. Каждый человек
обладает свободой выбора. Как он ею распорядится - его сугубо личное дело;

- не бойся. Бояться глупо, от предначертанного всё равно не уйти;

- ничего не проси. Живи в тюрьме независимо, жизнью, достойной свободного
человека.

Глава 14. Секс и тюрьма

"- Боже мой, как я ошибся! - Сказал ежик, слезая с кактуса"

    (ситуация)

Когда заходит речь о таких малопривлекательных местах, как тюрьма, граждане,
которые почему-то ещё не успели побывать за решеткой, нередко интересуются,
лениво потягивая из кружки пиво: "А как там обстоят дела с сексом?".

Вопрос, как по мне, несколько придурковатый. Отчего-то не задаются вопросами,
как там, в тюрьме, со свежим воздухом или с едой. Обывателей в первую очередь
интересует именно секс. Как говорится, у кого что болит - тот о том и
спрашивает.

Помню, ещё на свободе мне пришлось пару раз присутствовать во время разговоров
на подобную тему. Может быть, кому-то и повезло, но лично я ни разу не услышал
ответ, хотя бы отдаленно относящийся к разряду умных. Обычно спрашивающий
умничал, выдвигая гипотезы о роли гомосексуализма и мастурбации в тюремных
условиях, а отвечающий (из числа освободившихся зеков) напускал на себя
глубокомысленный вид и, как дятел, кивал головой, изображая из себя человека
знающего и во всех отношениях опытного. Оба несли такой бред, словно находились
не в пивной, а на приеме у психиатра.

Как бы там ни было, а подавляющее большинство homo sapiens живет крайне
примитивно. Их существование сводится к тому, чтобы заработать какие-то деньги
(желательно, не прикладывая чрезмерных усилий), поплотнее набить жратвой
внутренности, посидеть на унитазе, сходить раз в полгода на футбол и, влив в
себя стакан водки, завалиться в постель с какой-нибудь шлюхой. Подобное
существование мало чем отличается от жизни других животных класса млекопитающих.
За исключением того, что они, в отличие от человека, не разрушают собственный
организм путем поедания, вливания, вдыхания и вкалывания в себя всевозможного
дерьма, значительно сокращающего продолжительность жизни.

Теперь относительно секса. В реальной жизни среднестатистических граждан он
такой же, как, скажем, курение - монотонный, однообразный и невообразимо
скучный. Ничего общего с тем сексом, который нам показывают на экранах
кинотеатров, он не имеет. Вместе с тем, подобно тому, как курильщик не может
представить себе жизнь без сигареты, так и большинство homo sapiens не могут
представить себе жизнь без этих смешных и глупых движений туда и обратно.

...Над головой у меня что-то заворочалось и заскрипело. Это Костлявый, кряхтя,
сполз с пальмы.

- А ты всё пишешь...

По его интонации сложно было понять - то ли он спрашивает, то ли утверждает,
констатируя факт. Увидев название главы, Костлявый задумался, что само по себе
для него было совершенно не характерно. Думал он долго - минут сорок. После
того, как компьютер в голове у Костлявого перебрал все возможные варианты,
парень с удивлением уставился на меня:

- О чем ты собрался писать? В тюрьме секса нет.

И он был прав на все двести. О какой сексуальной жизни можно говорить, находясь
в таких скотских условиях?

С какой стороны ни подходи, единственным возможным вариантом ответа на вопрос:
"Как там с сексом?"- могло быть только одно - убрать на время отсидки из
сознания всё то, что связано с этим коротким и вредным словом. Выключить,
подобно тому, как мы выключаем яркий свет, повернув внутри себя выключатель
усилием воли. Когда-нибудь, когда выберемся на свободу, щелкнем его в обратную
сторону. Ну, а пока о сексе лучше не думать. Что касается сексуальной энергии,
то её разумнее всего научиться трансформировать и направлять в другое русло.
Попытаться, к примеру, использовать во время выполнения различных физических
упражнений, направленных на совершенство тела и укрепление воли.

Некоторые пассажиры почему-то панически боятся длительного воздержания. Им
кажется, что если забыть о сексе на много лет, то потом вернуться к нормальной
интимной жизни будет уже невозможно. Подобные опасения совершенно напрасны (за
исключением тех случаев, когда арестант зацикливается на собственных
переживаниях до такой степени, что они приводят его к устойчивому неврозу). Ещё
никому и никогда воздержание не повредило. Скорее - наоборот. По большому счету,
потенция и способность к полноценному сексу - это вопрос скорее к психике
человека, а не к его физиологии. С физиологической точки зрения здесь всё
понятно - организм должен быть способен давать достаточный прилив крови к
тазобедренному суставу. Всё остальное - возбуждение, экстаз и так далее и тому
подобное - происходит в человеческом мозге.

Так что спи спокойно. Если ты в хорошей физической форме и у тебя всё в порядке
с головой, то воздерживайся хоть тридцати лет - после выхода на свободу ты
сможешь иметь полноценные интимные отношения. Не беспокойся о сексе. Без него, к
счастью, за решеткой жить можно. Это не воздух. Вот только жаль, что лучшие годы
жизни проходят в тюрьме, и их не вернуть. Впрочем, это уже другая проблема.

Зрелые люди относятся к воздержанию достаточно спокойно. Чего не скажешь о
малолетках. Такое впечатление, словно у них шило торчит в заднем проходе, а
вместо мозгов пачка маргарина. Представители подрастающего поколения судорожно
бегают по хате с вырезками из порножурналов, рассказывают друг другу эротические
истории, смакуя подробности, и зависают на параше по несколько раз на день.
Однажды Костлявый заловил Душечку во время оргазма.

- Дрочит, падло, на параше, - искренне возмутился Костлявый, стоя посреди хаты.
- Братва, что делать с ним будем?

Мнения, как всегда, разделились. Одни утверждали, что тем самым Душечка поставил
камеру на грань экологической катастрофы. Другие поддерживали сокамерника,
считая подобные действия делом сугубо личным, которые никоим образом не
отражаются на жизни тюрьмы.

Разгорающаяся дискуссия чем-то стала напоминать дебаты в украинском парламенте.
Особенно после того, как Петюня Фастовский, дабы снять напряжение, предложил
отписать строгачам - прямо как наши депутаты, которые чуть что бегут за советом
в Европарламент. В конечном итоге решили разбудить дядю Гришу и спросить, что он
с высоты своих лет думает по данному поводу.

Сонный Степаныч не сразу въехал, чего от него хотят, а когда понял - полез
обратно под одеяло:

- Дрочите ему по очереди, а мне не мешайте спать.

После такого ответа желание спорить у сокамерников пропало.

Похожих на Душечку любителей самоудовлетворения бегает по тюрьме сколько угодно.
Все они свято верят в то, что мастурбация абсолютно безвредна для организма, и
не понимают, отчего многие из них так быстро, лет в тридцать, превращаются в
импотентов. Хотя что в этом странного? Ничто не в состоянии заменить постель с
любимой женщиной, а любая подмена не проходит бесследно для психики человека.
Для того, чтобы такой, как Душечка, после выхода на свободу мог возбудиться, ему
нужна будет уже не красивая девушка, грациозно лежащая на белоснежных подушках,
а заплеванный, потрескавшийся кафель возле вонючей параши, на который он кончал
в течение последних нескольких лет.

Ладно, Бог с ним, с этим Душечкой. Он мне ещё в камере успел надоесть. В конце
концов, пусть сам как хочет, так и решает свои проблемы. Самое главное, что от
его сексуальных фантазий не страдают посторонние люди, а то у некоторых бывает,
как в том анекдоте про Вовочку - проснулся, а голова в тумбочке.

О задумчивом Гоше я уже как-то упоминал, когда писал о камере предварительного
заключения. Поклонник индийского кинематографа спал на деревянном помосте в
камере на Подоле между мной и Асланбеком, утопившим прохожего за два ящика водки
(если перевести в спиртное те деньги, которые Аслан у него отобрал). В отличие
от вспыльчивого соседа, Гоша вел себя достаточно тихо, время от времени печально
вздыхая, когда речь заходила о возможной отмене моратория на смертную казнь.

На сей раз Гошу привела за решетку банальная ревность, правда, с летальным
исходом. До этого его сажали за хулиганство и квартирные кражи.

Вернувшись в родные края после четвертой, самой длительной командировки в места
"не столь отдаленные", Гоша решил: "Всё. Хватит. Устал. Пора начинать новую
жизнь". По его мнению, за последние десять лет зона значительно изменилась в
худшую сторону. Жрать нечего, вокруг одни наркоманы, да и здоровье уже далеко не
то, что в двадцать лет.

Вначале всё складывалось как будто безоблачно. Устроился работать подсобным
рабочим на хлебзавод. Там же познакомился с миловидной женщиной средних лет.
Приятная во всех отношениях дамочка, без детей, живущая после развода вместе с
родителями - мирными, в меру ворчливыми стариками. Мимолетное знакомство
достаточно быстро переросло в глубокое светлое чувство, и Гоша перебрался к ней
жить. Родители невесты вначале пытались робко протестовать - квартира-то их, а
не дочери, да и прошлое потенциального зятя вызывало массу вопросов. Однако Гоша
не пил (разве что пиво), курил мало, исправно приносил получку домой. В конце
концов старики махнули рукой: "Пусть живут. Лишь бы дочь была счастлива".

...В ту ночь Гоша спал, как обычно, - рядом с любимой, под теплым байковым
одеялом. Ему снилась Ялта, безбрежное синее море, которое он видел только по
телевизору, а с проплывающих мимо набережной кораблей доносилась приятная тихая
музыка. Один из корабликов приблизился к берегу, и вдруг Гоша увидел на корме
женщину своей жизни в обнимку с толстым, плешивым казахом.

От неожиданности Гоша проснулся. Он сразу толком-то и не понял, где находится. В
комнате и за окном темно. Ночную тишину лишь изредка нарушал шум проезжавших
мимо машин. Не было ни моря, ни Ялты, ни кораблей. Любимая спала рядом,
свернувшись калачиком под одеялом. Казалось бы, всё в порядке. Ложись и спи.
Однако плешивый казах почему-то не хотел выветриваться из Гошиной головы,
поэтому, перед тем как снова уснуть, Гоша крепко обхватил любимую за шею и
прижал даму к себе.

На следующее утро Гоша проснулся в восемь утра. Женщина неподвижно лежала рядом
с открытым ртом. Попытки её растормошить к положительным результатам не привели.
Когда до Гошиных мозгов наконец-то дошло, что возлюбленная вряд ли когда-либо
проснется, он не придумал ничего лучшего, чем спрятать тело под кровать и как ни
в чем не бывало отправиться на работу. Не знаю, что там конкретно варилось в
Гошиной голове, но, исходя из его дальнейших поступков, Гоше, твердо решившему
стать на путь исправления, было по-человечески жалко выбрасывать любимую куда-
нибудь на помойку или закапывать в грязную землю на территории ближайшего
сквера.

Исчезновение невесты совершенно не отразилось на ставшем уже привычным укладе
Гошиной жизни. (Вот только завтрак ему теперь приходилось готовить самому). На
ночь, когда в квартире все засыпали, Гоша доставал подругу из-под кровати и
укладывал под одеяло рядом с собой. Утром - запихивал обратно, аккуратно
прикрывая тело подвернувшимся под руку барахлом. Когда же родственники невесты
всполошились и стали приставать с расспросами на тему: "Где твоя любимая?", -
спокойно и как-то грустно отмахнулся: "У нее бы лучше спросили". Старики, помня
причины предыдущего развода, сочувственно промолчали.

Так продолжалось дней шесть, пока в квартире не появился странный, неприятный
запах, доносившийся из комнаты молодоженов. Отец Гошиной избранницы не поленился
и заглянул под кровать. Можно только предполагать что он испытал, отодвинув
спортивную сумку.

Гошу взяли прямо в подъезде, когда он с двумя килограммами сосисок возвращался
домой после работы. На всякий случай, чтобы не буйствовал, дали дубинкой по
голове и без китайских церемоний запихнули в милицейский уазик. Гоша не на шутку
распсиховался:

- Да как вы могли? - кричал он родственникам несостоявшейся невесты. - На меня?
Мусоров?!!

Успокоился Гоша только после того, как менты привезли его в родной райотдел и
затолкали в завшивленный обезьянник перед тем, как определить в КПЗ.

"Вот это любовь!" - вздохнет романтик, привыкший с восхищением смотреть на
звездное небо сквозь открытую форточку. "При чем здесь любовь? - возразят и
ухмыльнутся другие. - Ваш Гоша - натуральный психопат. Ему светит вышка? Так
туда ему и дорога".

И тем, и другим легко делать выводы. Ещё проще - судить. Там, на воле, всё ясно
и до предела понятно. Для них все заключенные не более чем пустое место, некие
абстрактные личности из замусоленного милицейского протокола. Для нас же это
реальные, живые люди, находящиеся не где-то на Марсе, а живущие бок о бок с нами
в одной и той же клетке. К тому же быть судьей со всех точек зрения несравнимо
приятней, чем быть подсудимым. Открыл себе уголовный кодекс, прикинул, что там
причитается согласно буквы Закона, и впаял по максимуму (дабы, прослыв
"справедливым", было легче сделать карьеру) или по минимуму (если взятку дадут).
Ничего страшного не произойдет, если суд слегка перестарается. Справедливость на
Украине обязательно восторжествует, и заключенного посмертно реабилитируют.
Примеров сколько угодно.

Теперь трудно сказать, где в действиях Гоши и вправду имело место некоторое
подобие большого и светлого чувства, а где - заурядный сдвиг по фазе,
наблюдаемый у большинства заключенных. Судебно-медицинская экспертиза признала
Гошу психически здоровым гражданином Украины и "вменяемым" на все сто. Его
забрали от нас и отправили по этапу за день до того, как следователь вменил
Асланбеку ещё одно разбойное нападение, кажется, в Харькове. Там Аслан как будто
кого-то подрезал накануне Международного женского дня.

Унылый Гоша был далеко не единственным пассажиром, кого время от времени
одолевали всевозможные фантазии на сексуальной почве. Если брать по большому
счету, то его ревность выглядела совершенно безобидно рядом с идеей фикс Петюни
Фастовского.

По ту сторону тюремных ворот у Петюни не осталось никого, за исключением
девяностолетней бабушки, которая, невзирая на почтенный возраст, регулярно
носила внучку скромные передачи и каждый раз трогательно вкладывала в передачу
чистый носовой платочек, на котором неровным почерком были написаны строки из
Библии.

Петюня также всем сердцем любил бабулю. Правда, эта любовь проявлялась у него
несколько своеобразно. Парень мечтал выйти на свободу и трахнуть не какую-то там
актрису из Голливуда, а родную бабушку, причем, в достаточно забавной форме -
просверлить в голове, в области темени, дырку, увидеть, как там, внутри,
пульсирует кровь, и кончить, совершив туда половой акт. Представляю радость
дряхлой старушки, когда любимый внучок вернется в родные края!

Люди во всех отношениях - странные существа. Душат друг друга, стреляют, топором
рубят. Потом вешаются, как Юра. На ровном месте выдувают из пустяка такой
огромный мыльный пузырь, что всем вокруг, включая самого виновника торжества,
становится не по себе.

Помню, в хату бросили парня лет тридцати. Говорят, банкир по профессии. К тому
же с двумя высшими образованиями. На вид - как будто неглупый. О себе он
рассказывал мало. Сразу же забился в угол, сел на корточки и стал тихо, но
уверенно сходить с ума, раскачиваясь слева-направо. Мы вначале думали, что это
он так на свою десятку реагирует, которую ему в прокуратуре нарисовали.
Оказалось, что нет. На скучные мусорские разговоры о хищении в особо крупных
размерах, якобы имевшем место во вверенном ему банке, парень не обращал никакого
внимания. Его волновало другое.

В сердце каждого мужчины живет Мечта - встретить самую прекрасную в мире
женщину, женщину из сказочных снов и таинственных грез, ту единственную, рядом с
которой блекнут все сокровища мира. За мгновение с Ней мужчина готов платить
жизнью, и нет для него высшей награды, чем Её согласие принять этот дар.

Кому-то со стороны подобный обмен может показаться слишком уж неравноценным или
глупым, скорее всего. Так думают те, кто не знает, что значит прикоснуться к
Мечте. Им незнакомы мгновения, пронзенные неземным светом, в которых жизнь
пульсирует настолько ярко и сильно, что рядом с ними десятки лет представляются
не более, чем унылым и бесцветным потоком времени.

Увы, так устроен мир, что для подавляющего большинства людей Мечта так и
остается Мечтой. Красивой и недоступной. Кому-то просто не повезло. Другой
прошел мимо и не заметил. Третий пришел слишком рано или чересчур поздно.
Четвертый метался, кочуя из постели в постель, всякий раз надеясь проснуться в
тени райского сада, а не среди выжженной пустыни Пресыщения с привкусом
Отвращения на губах. В реальной жизни чрезвычайно редко встречаются те, о ком
можно с уверенностью сказать: "Ему действительно повезло". Другими словами, если
говорить языком дедушки Бори, снять классную девчонку так же трудно, как
раскрутить лоха на крупную сумму денег.

Тридцатилетний банкир воистину родился под счастливой звездой. Судьба дала ему
всё то, о чем можно было только мечтать: молодость, красоту, отменное физическое
здоровье (судя по спортивному телосложению парень на воле регулярно наведывался
в тренажерный зал), деньги (не каждый в состоянии позволить себе ходить по
тюремной камере в костюме за полторы тысячи долларов), положение в обществе. В
двадцать четыре года он женился на восемнадцатилетней девушке с огромными,
черными, как ночь, глазами.

Сказать, что парень боготворил жену - всё равно, что ничего не сказать. Дикая,
необузданная страсть, словно бездна, всецело поглотила его. Он наслаждался
возлюбленной по много раз в день, и чем больше её имел - тем сильнее разгоралось
пламя желаний. Тело любимой женщины превратилось для него в настоящий наркотик,
он настолько сильно к ней привязался, что испытывал физическую боль, когда её не
было рядом.

Обычно с годами страсть утихает. Место любви занимает привычка, дружба, взаимное
уважение, нежелание что-либо менять в ставшем уже привычным укладе жизни. Так
бывает чаще всего, но не с теми, кто встретил Мечту. У них всё происходит в
точности наоборот, чем у среднестатистических граждан. Их желания возрастают,
чувства становятся острее осколков льда, сила страсти с каждым годом нарастает,
как шторм, черпая силы из неподвластной разуму Бездны.

Впервые за неполные семь лет парень должен был спать вдали от возлюбленной.
Впервые он испытал чувство разлуки, и острый яд ревности обжег изнутри его
сердце. Ему казалось, что там, на свободе, все мужчины хотят именно Её, а он не
в силах разорвать железные прутья на окнах и вернуться домой, выкинув вон всех
тех, кто, быть может, в эту минуту стоит в спальне любимой. Осознание
собственного бессилия, многократно умноженное на страсть и на ревность,
настолько истощили парня, что буквально за несколько дней он потерял с десяток
килограмм и на висках появились седые волосы.

Откровенно говоря, я никогда ранее не видел, чтобы физическая оболочка человека
так быстро менялась у меня на глазах. Мы прекрасно понимали, что помочь ему
может только он сам, и больше никто. Убеждать парня в том, что необходимо
усилием воли подчинить себе страсти, эмоции, чувства? Что в тюрьме невозможно
выжить, не научившись ждать и терпеть? Давать советы всегда проще, только вот
толку от них...

Душеспасительные беседы сокамерников, направленные на выведение банкира из
затянувшейся депрессии, к положительным результатам не привели. Когда уже никто
из арестантов не сомневался в том, что парень таки свихнется не сегодня, так
завтра, свой пятак в разговор вставил Дениска. Юное дарование долго ухмылялось,
свесив голову с пальмы, а затем философски продекламировало:

- Попал в тюрьму - меняй жену.

Однако этого Дениске показалось мало, и он решил развить тему:

- Ну потрахается она с соседом, дабы квалификацию не терять и шоб между ног не
заржавело - так шо тут такого? От тебя сейчас всё равно толку никакого, а ей для
организма надо. Да ты, братуха, не переживай: она к тебе на лагерь ездить будет
- там можно, а освободишься лет через десять-пятнадцать - опять душа в душу жить
будете, раз она тебе так по кайфу.

Пожалуй, это была самая длинная речь, которую я когда-либо слышал от Дениски. Не
знаю, с чего он взял, что жена банкира обязательно должна с кем-то кувыркаться,
пока любимый сидит на крытой, и откуда такая уверенность в том, что ему впаяют
то ли десять, то ли пятнадцать. Как бы там ни было, но малый искренне хотел
успокоить и подбодрить сокамерника.

Самое интересное, что это ему удалось. Банкир молча встал, подошел к Дениске и
без вступительных слов так зарядил юному дарованию между глаз, что тот вместе с
матрасом, на котором лежал, улетел между нар. Да так, что пришлось потом водой
отливать. Ума не приложу, как Денис во время приземления на бетонный пол не
проломил свою умную голову.

Наблюдая за траекторией Денискиного полета, банкир впервые за время нахождения в
камере улыбнулся - широкой, открытой улыбкой. Было видно, что парень наконец-то
отвлекся от тяжелых мыслей, и к нему постепенно возвращается интерес к жизни.

Я видел на фотографии жену этого парня. Банкир таскал во внутреннем кармане
пиджака дюжину фотокарточек, переданных с воли, и иногда, по просьбам
трудящихся, показывал их изнывающим от скуки сокамерникам.

На снимках красивая стройная девушка стояла в купальнике (настолько открытом,
что чуть было не сказал "без него") среди высоких пальм на берегу Тихого океана,
словно фея из сказки. Неудивительно, что парень так её ревновал.

Как-то, во время очередного просмотра фотоснимков, рыжий малолетка из
подрастающего поколения карманных воров долго вздыхал, рассматривая фотокарточки
из-за плеча рослого арестанта, а потом побежал мастурбировать на парашу.
(Представляю, как бы он среагировал, увидев девушку наяву!). Банкир никак не
ожидал увидеть столь специфическую реакцию сокамерника на фотографии любимой
жены. Он растерялся, не зная, как реагировать на случившееся, - бить морду, как
Дениске, что-то сказать (но что?) или сделать вид, будто ничего не случилось.
Подумав немного, парень молча спрятал фотографии и, не говоря ни слова, лег
спать. Больше я не видел, чтобы он кому-либо показывал свои фотоснимки.

Некоторые заключенные таскают за собой из камеры в камеру толстенные пачки
фотографий с изображением родственников, друзей, подруг и вообще - кого там
только нет. Им так нравится. Это их право. Однако, на мой взгляд, хранить в
тюрьме фотографии близких людей - плохая примета. Им незачем - пусть даже на
фотографиях - находиться в этом зверинце. К тому же снимки имеют странное
свойство впитывать энергию рассматривающих их людей. Не говоря уже о том, что
крайне неприятно слышать, как какое-то быдло в погонах станет обсуждать твоих
родных, найдя фотографии во время обыска.

В тюрьме, как, впрочем, и на свободе, покупается всё - пища, чистая вода, свежий
воздух. За деньги заключенного могут перевести из сырой камеры, с покрытыми
плесенью стенами, в сухую, устроить свидание с близкими, передать что-то на волю
и с воли. При желании можно найти способ заплатить тюремщику сто долларов США за
то, что тот организует сексуальную пятиминутку в грязном тюремном боксе.

Ни для кого не секрет, что в тюрьме сидят не только мужчины, но и женщины,
многие из которых не прочь поразвлечься. Встречаются и те, кто сознательно
стремится к половому контакту без разницы с кем - лишь бы забеременеть и тем
самым заслужить снисхождение у суда, да и в лагере с младенцем на руках есть
шанс быть освобожденной от принудительных работ на благо Отечества. Когда
ребенок, подрастая, становится не нужен, о нем постепенно забывают, и он растет,
предоставленный сам себе. На языке людей это называется "с ранних лет приучать
детей к самостоятельности". Звучит педагогически грамотно, по крайней мере, не
режет слух добропорядочных граждан.

Трудно сказать, что может быть хорошего и приятного в таких вот пятиминутках.
Это, если можно так выразиться, на любителя. Человек, знающий истинную цену
любви, вряд ли позарится на подобные развлечения. Если, конечно, тюрьма не
превратила его в животное.

В тюрьме секса нет, но именно секс привел многих на скамью подсудимых. Я уже
рассказывал о Гоше, Отелло наших дней; о Дениске, которому плюс к убийству при
особо отягощающих припаяли ещё и изнасилование, о Юре, опять-таки на сексуальной
почве зарубившим супругу, а потом покончившем счеты с жизнью. Да что говорить?
Сексуальный подтекст лежит в основе значительно большего количества человеческих
поступков, чем может показаться на первый взгляд. В одних случаях его почти не
заметно (например, когда подросток ворует, чтобы иметь возможность заплатить
проститутке, и его привлекают к уголовной ответственности за воровство), в
других - он выражен особенно ярко.

В газетах пишут, что проблема с потенцией стоит во всем мире достаточно остро, и
врачи постоянно бьются над тем, как её увеличить. Вот уже "Виагру" для тех, кто
не может, придумали и ещё что-то там изобретают.

По правде говоря, все эти разговоры о потенции звучат как-то нелогично. Если у
мужского населения стоит хуже, чем с десяток лет тому назад (как утверждают
сердобольные журналисты), то откуда взялось такое количество граждан планеты
Земля? Их уже, согласно статистике, за шесть миллиардов перевалило. Самое время
придумать нечто для уменьшения народонаселения, а не наоборот.

В этом отношении ситуация, сложившаяся на Украине, разительно отличается от
того, что происходит в других странах мира, включая недоразвитые банановые
республики. В тех странах население растет, а на Украине неуклонно уменьшается,
причем очень быстро. Если и дальше пойдет такими темпами, то ещё при нашей жизни
граждан страны, гордящихся своей "независимостью", будет в два-три раза меньше,
чем на сегодняшний день. Однако вышесказанное вовсе не означает, что люди не
задумываются над взаимоотношениями полов. Как раз наоборот. Судя по количеству
изнасилований, население активно интересуется данным вопросом. Особенно в теплое
время года.

...Случай со Стасом привлек внимание сокамерников как неординарностью
происшедшего, так и дальнейшим поведением уже бывшего студента первого курса
экономического факультета. На свободе судьба свела застенчивого, интеллигентного
юношу с сорокадвухлетним Васей, имевшим две судимости и в общей сложности
четырнадцать лет лагерей, а также тридцатидевятилетним Пашей, убежденным
алкоголиком с отсиженной восьмеркой за плечами. Вся эта троица жила в разных
подъездах одного и того же дома на Харьковском массиве. Родители Стаса купили в
новом доме просторную четырехкомнатную квартиру, а Пашу с Васей пересилили в
разное время в этот же дом во время расселения коммуналок из центральных районов
столицы.

Стаса, имевшего представление об окружающем мире преимущественно из научно-
популярной литературы, тянуло ко взрослым дядям, чье прошлое было окутано
ореолом таинственности и уголовной романтики. С ними вчерашний школьник
чувствовал себя мужественнее и взрослее. В свою очередь, Стас интересовал дядь
тем, что послушный мальчик всегда находил в карманах у родителей деньги на
бутылку водки.

Для Стасика и компании предшествовавший аресту вечер поначалу мало чем отличался
от вечеров предыдущих. Пили, как обычно, в Васиной однокомнатной квартире. Стас
принес водку и пиво, а Паша подсуетился насчет закуски. Выпив, взрослые дяди
ударились в тюремные воспоминания и нравоучительные беседы. Изрядно охмелевший
Стас жадно слушал приятелей.

Водка быстро закончилась. Стало скучно. Троица отправилась побродить по массиву.
Не сидеть же весь вечер в четырех стенах! Возле коммерческого киоска купили ещё
одну бутылку. Слово за слово - разговор зашел о женщинах. Кто, когда, как и с
кем. Стасу похвалиться было нечем - у него не было близости с женщиной.

- Ну ты даешь! - захихикал Паша, подшучивая над студентом, - Не дают или сам не
можешь?

Стас обиделся, задетый за живое.

- Не боись, - Вася покровительственно положил руку на плечо парня. - Мы сейчас
это дело мигом исправим.

Вечерняя прогулка по массиву постепенно переросла в охоту на одиноких женщин.
Однако потенциальные кандидатки в любовницы почему-то не гуляли поодиночке. Две
смазливые девицы, ждавшие автобуса на остановке, презрительно смерили троицу
взглядами, а культурная с виду дамочка в мини послала их подальше. Приятели
спорить не стали, так как дело происходило в людном и освещенном месте, и
отправились дальше. Временные неудачи не только не убавили пыл, а наоборот -
усилили охотничий азарт.

Из подъехавшего рейсового автобуса выпорхнула группа школьниц, и громко
переговариваясь друг с другом, пошла вдоль дороги. Троица, не сговариваясь
направилась вслед. Возле длинной многоэтажки худенькая девчушка лет четырнадцати
отделилась от группы. Догнать её не составило большого труда.

Изложение приятелями в протоколах допросов дальнейших событий существенно
отличалось друг от друга. Каждый пытался взвалить вину за содеянное на других,
отводя себе скромную роль пьяного наблюдателя. Следствие, тем не менее,
установило, что школьница была зверски избита. После чего взрослые дяди
удерживали девчушку за руки и ноги, а Стас вступил с ней в определенные
отношения, лишив, таким образом, девственности и её, и себя. Когда Стас
притомился, его сменил Паша, а Вася, в свою очередь, решил внести разнообразие в
отдых. Он сделал глубокий надрез перочинным ножом чуть ниже соска на правой
груди и совершил половой акт в открытую рану.

Девчонка лежала на спине. В разорванной одежде, в крови, без сознания. В каких-
то ста метрах от происходящего проезжали машины, люди возвращались домой. Совсем
рядом, но никто ничего не заметил. Или не хотел заметить?

- Неужто сдохла? - поинтересовался Паша после того, как все трое начали
застегивать брюки.

- Очнется, - дрожа от страха, выдавил Стас.

- Разуй глаза, студент. Не выдержала маленькая твоей страсти. Да не боись. Лови
ключи. Сбегай ко мне на хату. Принеси старое одеяло, что под кроватью, и
канистру захвати. Она на балконе. Мы её в одеяло завернем и подпалим. Прохожие
подумают, что мусор горит. Огонь все следы уберет. Только давай по-быстрому -
одна нога здесь, другая - там.

Стасик был послушным мальчиком. Быстренько сбегал (благо недалеко), помог
приятелям завернуть школьницу в одеяло. Паша облил одеяло бензином. Вася
поджег... Приятели уже собрались расходиться по домам, как возле них
остановилась патрульная машина с нарядом милиции.

Единственное, в чем троице повезло, так это в том, что девчонка выжила, хотя и
осталась калекой на всю оставшуюся жизнь. Вина всех троих была полностью
доказана. Взрослые дяди не отпирались, а вот Стас упорно не хотел садиться в
тюрьму. Бывший студент-экономист решил закосить под душевнобольного, рассудив,
что провести пару лет на дурке лучше, чем отбарабанить петухом пятнашку на зоне.

Не могу сказать, что путь на свободу, который выбрал студент, был самым приятным
и легким. Даже Лупоглазый, отчаявшийся дождаться суда, и тот хихикнул:

- Семь лет сижу, а такого красавца вижу впервые.

Чего только не делал Стасик, чтобы убедить окружающих в том, что у него с
мозгами не всё в порядке! Раздевался догола и прыгал, как Тарзан, по пальмам,
цитируя классиков марксизма-ленинизма. Нужду справлял прямо в тюремную миску.
Однажды выкрутил лампочку и стал её есть. Дня два чудил, пока не начал общаковую
посуду в параше мыть. Тут у братвы терпение лопнуло и несостоявшегося экономиста
выломили из хаты.

- Послал Господь сокамерничка... - процедил сквозь зубы Максимка после того, как
за Стасом захлопнулась дверь. - Ума не приложу, чего этой твари на свободе
недоставало?

- Чужая душа - потемки, - нервно выдавил Лупоглазый, впадая в депрессию, -
Степаныч, а Степаныч, как тебе Стасик, а?.. - повернулся он к дяде Грише.

Степаныч, завернувшись в одеяло, сидел на наре и, не обращая внимания на
внутрикамерную возню, читал Новый Завет в потрепанном переплете.

Глава 16. О тех, кто остался на воле

"Друзья? Значение этого слова мне незнакомо..."

    Шарль Бодлер

Сколько можно болтать о том, что в окружающем мире есть место дружбе наподобие
той, в какую мы верили в детстве? Что существуют какие-то там друзья и что для
кого-то из тех, кто имеет возможность свободно беседовать с любовницами по
радиотелефону, опустив задницу в мягкое кресло, ты можешь представлять какую-то
ценность? Бред. Как могла такая очевидная глупость попасть в твою умную голову?
Неужели ты так до сих пор и не понял, что друзей не бывает? Что же касается
ценности... Не зря говорят: "Незаменимых людей нет". К счастью, ты не настолько
наивен, чтобы думать, будто бы замену тебе на свободе всё ещё не нашли.

В юности, читая старинные рукописи, в главах, посвященных восприятию человеком
окружающего мира, я нередко сталкивался с понятием "иллюзия". Древние писали не
о том, что Вселенной вне нас не существует, а о том, что реально существующая
Вселенная имеет мало общего с её отражением в человеческих головах. Люди, трезво
и беспристрастно воспринимающие окружающую действительность и самих себя, в этой
самой действительности встречаются до обидного редко. Кого из homo sapiens ни
возьми - каждый норовит построить свой собственный (обязательно выше, чем у
других) воздушный замок, твердо верит во всевозможную чушь и настойчиво
утверждает, что именно он, а не сосед по камере, является центром мироздания.
Невольно убеждаешься, что людям, в частности, и народам, в целом, больше нужен
главврач, а не президент или, скажем, секретарь Организации Объединенных Наций.

В первые дни заключения никто из сокамерников не мог поверить, что это таки
именно он угодил за решетку. Затем в голове назойливо кружилась мысль, что это
всё, может быть, ненадолго (?!). Покружив над руинами дурацких иллюзий на тему
законности и справедливости в украинском государстве, данная мысль, как правило,
успокаивается, перестает будоражить воображение и, нажужжавшись, словно пчела,
окончательно куда-то пропадает, заблудившись внутри черепной коробки.

М-да... С иллюзиями расставаться всегда нелегко. Больнее всего поверить, что
там, за тюремным забором, ты совершенно никому не нужен (а это как раз то, что
пытаются внушить подследственным служители правопорядка, чтобы сломить их волю)
и всем глубоко плевать на то, что ты влип не в самую лучшую в своей жизни
историю. Мне неприятно об этом говорить, но зачастую такое положение вещей
соответствует истине. Если же твои родители, жена, дети и ещё два-три близких
человека почему-то продолжают бороться за твою свободу и отчего-то тебя любят и
ждут, поверь мне - ты счастливейший человек на земле. У тебя есть максимум из
того, о чем только можно мечтать.

На свободе и в заключении совершенно разное восприятие не только времени и
пространства, но и, казалось бы, самых заурядных и понятных вещей. Не знаю
почему (быть может, насмотрелись западных фильмов?), но те, кто остался на воле,
свято верят, что ты спишь на белоснежной простыне в теплой постели и тебя
неплохо (?!), но умеренно кормят, а тюремщики обращаются к тебе исключительно на
"вы" и "будьте любезны". Эти наивные существа уверены, что тебе не хватает
только свободы, а всё остальное - как дома. Только чуточку хуже. У них тупо не
хватает фантазии представить, в каких условиях можешь ты находиться на самом-то
деле, и что первобытнообщинный строй может существовать в самом центре, пусть
только географически, но всё же Европы. Впрочем, объяснять живущим на свободе,
чем в корне отличается их бытие от нашего, зачастую глупое и бесперспективное
занятие. Как говорится, городским трудно проникнуться проблемами сельского
хозяйства.

Когда ты был свободен и у тебя всё шло хорошо, вокруг вертелось неимоверное
количество разнокалиберных друзей, знакомых, коллег по работе и ещё Бог знает
кого. Однако, как только запахло жареным, все куда-то испарились, словно по
мановению волшебной палочки.

А-у-у! У-а-а!

Тихо. Никого не докличешься. Не удивляйся. Ничего необычного в поведении
окружающих нет. С тобой общались, перед тобой заискивали и дарили подарки
исключительно ради собственной выгоды, а вовсе не потому, что ты такой хороший и
приятный в общении человек. Один человек достаточно быстро забывает о другом,
как только тот, второй, перестает быть ему нужен.

Впрочем, это ещё не самое плохое из того, что может произойти. О тебе могут
помнить. Кто даст гарантию, что твое имущество сейчас не делят между собой
бывшие соратники в борьбе за денежные знаки, а на твою скромную персону не
продолжают вешать дохлых собак? Представляю, как ты будешь приятно удивлен,
когда всё узнаешь! Что интересно - никто не станет задумываться над тем, как это
может отразиться на твоей дальнейшей судьбе. Мол, какая для него разница - всё
равно сгниет за решеткой...

У одного из бывших сокамерников, назовем его Степой, осталось на свободе в
обороте фирмы сто двадцать тысяч долларов США, не считая всевозможной чепухи,
вложенной в оргтехнику и ремонт офиса. На воле остались два компаньона. По
совместительству - друзья детства. Партнеры по бизнесу, погрустив некоторое
время и изрядно поволновавшись, дабы волна неприятностей не коснулась их самих,
распорядились деньгами следующим образом:

- десять тысяч передали семье арестованного друга. Естественно, от своего имени
и в виде бескорыстной помощи, чтобы ни у кого не возникали сомнения по поводу их
порядочности;

- десять тысяч дали следователю, чтобы он засадил приятеля по принципу " чем на
дольше - тем лучше";

- оставшиеся сто тысяч поделили поровну, а так как освобождение бывшего коллеги
планировалось не ранее, чем через пятнадцать лет, никто особо не торопился
технично и красиво обыграть данную комбинацию.

Степа, однако, не собирался долго засиживаться в местах "не столь отдаленных".
Тюремное движение его напрочь не интересовало, а всевозможные воровские приколы
местного производства он считал форменным идиотизмом, чем приводил в бешенство
отдельных поклонников тюремного быта. Учитывая тот факт, что отдых на
Средиземноморском побережье Степе нравился значительно больше, чем сон на
казенных нарах, для меня нет ничего удивительного в том, что этот
целеустремленный и волевой человек всё же вышел на свободу, не дожидаясь ни
суда, ни приговора. Дело в отношении Степы было поначалу выделено в отдельное
делопроизводство, а затем и вовсе прекращено.

Не знаю, насколько сильно обрадовались друзья детства, увидев Степу на свободе,
но один из них через некоторое время куда-то делся. Второму повезло больше - он
бросил всё и успел смотаться в Израиль. Добросовестный следователь и кое-кто из
чиновников, помогавших упрятать Степу за решетку, вынуждены были поменять место
работы, а зная Степин характер, я думаю, что это только начало.

В который раз прихожу к выводу, что люди довольно наивные и глупые существа. Им
почему-то кажется, что всё забудется и затрется. Что можно безнаказанно
врываться с обыском в чужие квартиры, размахивая перед носом постановлением
прокурора, и ломать чьи-то судьбы в угоду собственной карьере и, конечно же,
ради наживы. Упиваясь собственной безнаказанностью, они забывают простейшую, как
забор, истину - ничто не проходит бесследно. Любое слово, любое действие, любой
импульс обязательно возвращаются и в самый неожиданный момент бьют с удвоенной,
с утроенной силой. Всему своё время.

Впрочем, хватит о слугах правопорядка. С ними и так полная ясность - они свою
судьбу выбрали сами. Поговорим лучше о тех, с кем приходилось сталкиваться на
воле, в обыденной жизни. Как они отреагировали на арест?

Больше всего меня взбесили обыватели, топтавшиеся со своими малолетними
отпрысками на детской площадке, где обычно гуляют мои дети. Странно, правда?
Ведь если объективно смотреть на вещи, как раз их отношение к происходящим
событиям ну никак не могло ни на что повлиять. Очевидно, так устроен человек,
что порой ничтожные мелочи ранят сильнее, чем целенаправленные удары.

Некоторые из тех, кто совсем еще недаво лез из кожи вон, стремясь завести
знакомство с моими малышами, и расхваливал их во весь голос, вдруг
демонстративно перестали с ними здороваться. Дети этого не почувствовали - они
так и не поняли, отчего приветливые дяди и тети в один прекрасный день
превратились в молчаливых, угрюмых прохожих. Я же отчетливо ощутил, что испытали
семьи "врагов народа" во времена сталинизма. Палачи делали только часть работы,
расстреливая и бросая в концлагеря, где люди умирали "естественной смертью".
Остальную часть работы выполняла толпа, создавая своеобразный вакуум вокруг
родных заключенного, втихомолку отравляя им жизнь. Эта же самая толпа, когда
стало модным говорить о реабилитации, кричала до хрипоты, что надо бы наказать
виновных. (Только я вот что-то не помню ни одного громкого процесса, хотя
некоторые из исполнителей всё ещё живы и получают за "добросовестный труд"
персональные пенсии).

Те, кто так и не научился мыслить самостоятельно, живут, руководствуются в
повседневной жизни так называемым общественным мнением. Другого им, увы, не
дано. Пишут в газетах, что человек хороший - значит хороший. Пишут - "плохой" -
значит плохой. Хотя человек совершенно не меняется от того, что конкретно скажет
о нем (или не скажет) купленный журналист. Я вот смотрю на соседей по камере -
общество как общество. Немного колоритнее, но, вместе с тем, ничем не хуже, чем
по ту сторону тюремных ворот.

Что за решеткой, что на свободе - толпа не способна самостоятельно думать, как
не способны думать люди, её составляющее. Толпа никогда не сможет разумно
проанализировать ситуацию и дать ей должную оценку, не говоря уж об объективной
характеристике живущего по соседству человека. Толпе нужен хозяин, ей нужен
пряник и хлыст. Вот почему толпа всегда презираема мыслящими людьми.

Серенькие среднестатистические граждане сами по себе не представляют ни малейшей
опасности. Они становятся опасными, лишь когда как овцы сбиваются в кучу и
начинают судорожно метаться из стороны в сторону, пока не появится опытный
провокатор, способный, стоя за чужими спинами, как дедушка Ленин, направить
безмозглую массу в нужное ему русло. Спустя некоторое время сексапильная
дикторша передаст в новостях, что ещё одна революция произошла на планете Земля,
а затем (наблюдая со стороны, как разворачиваются события) хочешь - не хочешь, а
вспомнишь пословицу: "Пока дураки дерутся, умные зарабатывают деньги".

Однако мы отвлеклись. Чтобы понять причины, побудившие поступить хорошо
знакомого тебе человека именно так, как он поступил, а не так, как тебе бы
хотелось, следует прежде всего выяснить: а каковы главные мотивы, лежащие в
основе поведения homo sapiens? Может быть, ответ звучит не вполне романтично, но
чаще всего поступки людей логически вытекают из их трусости и эгоизма.

Подлинных смельчаков единицы (альтруистов и того меньше), о них пишут книги, на
их примерах учатся дети. В реальной жизни, как только запахнет жареным,
окружающие спешат откреститься от тебя, действуя по принципу: "Чем дальше в лес
- тем своя рубашка ближе к телу". Явление хоть и неприятное, но для
человеческого общества весьма заурядное. Так что не советую тебе биться головой
о тюремный кафель, переживая, куда делись закадычные друзья, с которыми "столько
было выпито". Никуда они не делись. Как жили себе, так и живут. Главное,
правильно сделай выводы. Выйдешь на свободу - разберешься со всеми, а лучше
всего - вычеркни это дерьмо раз и навсегда из своей жизни. Лучше жить в
одиночестве, чем остаться в таком окружении.

Достаточно часто случается так, что те засранцы, которых ты по каким-то причинам
покрываешь, спасая их от тюрьмы, совершенно этого не достойны. Эти твари
заботятся исключительно о том, чтобы ты, утопая сам, не утащил их вслед за
собой. На всё прочее им глубоко плевать с Эйфелевой башни. Они будут
подпрыгивать, словно их усадили на раскаленную сковородку, до тех пор, пока
будут верить, что на допросах ты можешь ляпнуть лишнее. При этом им совершенно
безразлично, как именно ты замолчишь - то ли оттого, что на твой западный счет
благодарственно упадет определенная сумма денег, то ли оттого, что кто-то
случайно воткнет тебе заточку под сердце. Им необходим результат, каким путем он
будет достигнут - значения не имеет.

В этом отношении мне запомнился один не в меру проворный умник из категории
приблатненных. Ему отчего-то привиделось, что приятели на воле недостаточно
заботятся о его скромной персоне. Решил для профилактики пощекотать друзьям
нервы - сделал вид, будто бы собирается чистосердечно во всем признаться. Друзья
поверили. На следующий день на тюремный счет "знакомая" положила деньги, в
оговоренный день передачу царскую передали, а через адвоката - многообещающее
письмо. Ликовал, правда, дурачок недолго - спустя пару недель нашли задушенным
под одеялом.

Другая история вышла чем-то похожая на первую - вечно угрюмый земляк батьки
Махно утвердился в мысли, что о нем забыли на воле. Шантажировать он никого не
стал (как-никак воспитание не позволяло), а тупо решил восстановить
справедливость. С настойчивостью, достойной восхищения, он своего таки добился -
его ближайшего друга и соратника завалили возле подъезда вместе с женой и её
несовершеннолетним ребенком. Идиотизм ситуации заключался как раз в том, что
убитый уже собрал деньги и договорился, кому из прокурорских дать взятку, дабы
приятелю изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Угрюмый этого,
естественно, не знал и был прилично озадачен, узнав, что он сам, за свои же
деньги, подрезал сук, на котором сидел. На следственке, куда его привели
знакомиться с очередным томом уголовного дела, подельники в бешенстве чуть было
не разорвали парня на части:

- Ты хоть понимаешь, падло, что ты наделал? Да мы ведь теперь все сгнием из-за
тебя. Кто нас теперь вытаскивать станет?

Угрюмый удрученно развел руками:

- Ну ошибся... С кем не бывает?..

Было видно, что его самого сложившаяся ситуация прилично выбила из колеи, и он
расстроен не меньше других в связи с тем, что отсидеть свое всё же придется. С
какой стороны ни заходи, а будущее ничего хорошего не предвещало. Что же
касается гибели "не тех", то этой проблемы для него, судя по всему, просто-
напросто не существовало. Когда разговор затрагивал данную тему, он равнодушно
отмахивался, мол: " Дело прошлое,"- и замыкался в себе. Угрюмый относился к
числу тех людей, которые привыкли считать - раз прошлого не вернуть, то нечего
из-за него и горевать, не говоря уже о том, чтобы портить себе самобичеванием
нервы.

К слову сказать, случившееся - яркий пример того, к каким непоправимым
последствиям могут привести поспешные выводы, построенные на отрывочных и
неверно истолкованных сведениях.

В тюрьме, как и на воле, присутствуют одни и те же законы человеческого общества
(или стаи - кому как приятней для слуха). И там, и здесь информация является
наиценнейшим товаром. От нее зависит если не всё, то многое, очень многое... Не
понимать этого могут только бараны, послушно бредущие впереди палачей по дороге
на бойню.

Для человека действия, готового голыми руками рвать железные прутья, лишь бы
выйти на волю, информация сродни воздуху. Мысли и дела таких арестантов
направлены не на то, как бы лучше отсидеть и поудобнее устроиться за решеткой, а
на то, как побыстрее выйти на волю. Несмотря на то, что подавляющее число
арестантов - это опустившиеся homo sapiens и наркоманы, в тюремной среде время
от времени встречаются весьма любопытные экземпляры. Так, один пассажир
умудрился, сидя на тюремных нарах, взять кредит в банке. Всю свою неуемную
энергию он направил на составление всевозможных программ, бизнес-планов,
документов и ещё Бог знает чего. На свободе его творения, нелегально переданные
через адвокатов, грамотно распечатывали на компьютере, приводя в божеский вид
арестантские мысли, и, опять-таки - через адвокатов заносили в тюрьму на
подпись, затем ставили печать и пускали бумаги в дело. Кстати, за решетку М.
попал как раз за невозврат кредитов, неуплату налогов и финансовые махинации, а
его афера с паровозами достойна того, чтобы занять почетное место в учебниках по
рыночной экономике в период перехода страны из эпохи развитого социализма в
эпоху зарождающегося капитализма.

Все знали, что М. что-то регулярно вывозит за границу и успешно там это что-то
продает, но что именно он вывозит и что продает, не знал никто. Когда в
очередной раз паровоз с несколькими пустыми вагонами подъезжал к границе,
таможенники вместе с представителями всевозможных спецслужб ощупывали каждый
винтик, но ровным счетом ничего найти не могли, за что и получали по голове от
начальства.

Искали золото, бриллианты, иконы, антиквариат - одним словом, всё, что можно
было бы как-то спрятать. Тщетно. Ни в паровозе, ни в болтающихся позади него
вагонах ничего не было. Других каналов перевоза чего-то там за границу у
гражданина М. в упор не просматривалось. Однако что-то он таки вывозил! Это
загадочное что-то не давало многим покоя. Ведь за какие-то деньги М. купил
роскошную квартиру в центре столицы и новенький "Мерседес", не говоря уже о том,
что поезда(!) за товаром уходили регулярно и достаточно часто. Другое дело, что
ни один из этих поездов не вернулся обратно. И только когда количество
покинувших Родину паровозов превысило все разумные и неразумные нормы, до
таможенников начало доходить, что эти самые паровозы вместе с пустыми вагонами и
были предметом купли-продажи. Правда, тут же возник новый вопрос: кому в
развитых западных странах нужны эти устаревшие и неудобные во всех отношениях
железные советские монстры? Ответ оказался весьма банальным и прозаичным. М.
отгонял их на переплавку и продавал как металлолом, не особо переживая по поводу
того, что паровозы были вовсе не его, а взятые у государства в аренду. Такой
наглости украинская Фемида стерпеть не смогла, и на новоиспеченного
предпринимателя надели наручники как раз в тот момент, когда он со слезами на
глазах прощался с Родиной, пробиваясь к трапу самолета в Бориспольском
аэропорту.

Вне сомнения, М. выгодно выделялся на фоне опустившихся наркоманов, бесцельно
ворочающихся на нарах, тупо уставившись в почернелый от копоти потолок. Я ещё не
видел, чтобы кто-либо, сидя в тюрьме, так активно занимался делами на воле. По
сути, он продолжал успешно управлять своей маленькой империей, нарезая тасы в
тесной тюремной камере.

Вместе с тем, случай с М. во всех отношениях является редчайшим исключением.
Находясь на свободе, далеко не всегда удается полноценно и насыщенно жить и
работать, а когда ты в тюрьме... Нет, это практически невозможно. М. удалось
достичь своей цели, в первую очередь, благодаря тому, что у него была четко
налажена связь с партнерами по бизнесу, оставшимися на свободе.

Анализируя поведение сокамерника, у меня время от времени возникало ощущение,
что не М. сидит в тюрьме, а тюрьма сидит у него. М. получал необходимую
информацию, продукты питания и всевозможные вещи чуть ли не от каждого, с кем
сталкивался по дороге от камеры до следственки и обратно. Особенно забавно было
наблюдать за тем, как следователи и оперативники (не говоря уже о рядовых
надзирателях) пытаются выслужиться(!) перед ним. Наблюдение за этими гуманоидами
доставляло невероятное удовольствие, не сравнимое с просмотром любого, пусть
даже самого грандиозного, шоу. Они в буквальном смысле извивались вокруг М., как
проститутки вокруг щедрого клиента. Он был выгоден им во всех отношениях. Как
человек, имеющий деньги и умеющий грамотно ими делиться. Как осведомитель,
готовый идти на любой компромисс ради спасения собственной шкуры.

Впервые увидев М., я невольно вспомнил о Юстасе, с которым познакомился в камере
предварительного заключения. В чем-то эти парни были похожи. Быть может,
активной позицией по отношению к окружающему миру, нежеланием плыть по волнам и
быть послушным винтиком в машине, именуемой государством?

Вместе с тем сравнивать их друг с другом я бы не стал. Юстас был человеком с
большой буквы, а не млекопитающим, как большинство из ныне живущих людей. Что же
касается тюремной жизни, то у Юстаса и близко не могло быть таких возможностей,
как у М., хотя бы потому, что Юстас ненавидел представителей правоохранительных
органов и принципиально не шел с ними ни на какие контакты. Тюремщики относились
к нему ничуть не лучше, стараясь всячески унизить при каждом мало-мальски
удобном случае и называли его не иначе как "высокомерным, зажравшимся
бизнесменом". На что Юстас мог рассчитывать - так это только на помощь извне, на
связь с внешним миром, налаженную через нанятых им адвокатов.

Кто бы что ни говорил, а адвокаты в тюремной жизни играют далеко не последнюю
роль. Они - главное и, как правило, единственное звено, связывающее нас со
свободой. В их власти улучшить (или ухудшить) условия твоего содержания под
стражей, от их порядочности и профессионализма зависит то, насколько объективная
информация будет поступать к тебе и от тебя на свободу. И то, и другое, и третье
в совокупности влияют на то, как долго тебе предстоит отсидеть за решеткой. На
худой конец, разговор с адвокатом на отвлеченные, не тюремные темы снимает
напряжение, которое, накапливаясь в тюремной камере, разрушительно влияет на
психику.

Подобрать хорошего адвоката так же тяжело, как откопать останки динозавра где-
нибудь в предгорьях Памира. С первых дней заключения следователь и иже с ним
пытаются навязать своего, так называемого мусорского адвоката. Адвокат-то он
натуральный, с соответствующим свидетельством и дипломом, но вот только задачи
его явно не совпадают с твоими. Мусорской адвокат работает в тесной спайке с
органами дознания, его цель - выудить максимум полезной для следствия информации
и засадить тебя за решетку, руководствуясь принципом: "Чем на дольше - тем
лучше", желательно, на всю оставшуюся жизнь. Собственно говоря, как раз за это
он и получает зарплату и прочие льготы, причем независимо от того, возьмет такой
деньги у твоих родных или нет.

Все знают о том, что в Украине люди время от времени отправляются за решетку
независимо от того, виновны они или нет. Прописная истина, не понимать которую,
казалось бы, невозможно в стране, где практически всё население прошло через
тюрьмы и лагеря. Вместе с тем, каждый отдельно взятый гражданин почему-то
глубоко убежден, что неприятности могут случиться с кем угодно, но именно с ним
- никогда. Что как раз его никогда не собьет машина, на голову не упадет
случайный кирпич и вообще - он будет жить вечно, а тюрьму построили для кого
угодно, но только не для него. Странно, правда? Однако люди думают именно так, и
когда с ними или с их близкими случается нечто подобное, они оказываются
совершенно не подготовленными к ударам судьбы. Вместо того, чтобы принять
разумное решение, они или впадают в глубокую кому, или мечутся, как угорелые,
совершая массу ошибок. Вот и выходит, что зачастую впопыхах нанятый адвокат
приносит больше вреда, нежели пользы.

Для того, чтобы подобрать хорошего профессионала, нужно обладать как минимум
двумя вещами - связями в определенных слоях общества и деньгами. Услуги хорошего
адвоката всегда недешево стоят, поэтому очень маленький процент заключенных
может позволить себе такую роскошь. Это во-первых. Во-вторых, наличие хорошего,
дорогостоящего адвоката вовсе не гарантирует, что он будет работать на
результат, а не заниматься, подобно пылесосу, высасыванием денег из карманов
твоих родных.

И, наконец, где гарантия того, что адвокат, в силу обстоятельств узнавший больше
того, что ему положено знать, не додумается до какого-нибудь хитроумного шантажа
после твоего выхода на свободу? Думаю, ему не составит большого труда
подтасовать факты и создать для своего клиента некоторые неудобства опять-таки с
одной-единственной целью - снять с него немножечко денег.

В некотором смысле, подобрать подходящую кандидатуру ничуть не легче, чем
отыскать иголку в стогу сена, но предположим, тебе повезло - твой адвокат не
рвач, а порядочный человек, профессионал, работающий на результат и искренне
стремящийся помочь твоей семье. В таком случае его интересы и интересы
правоохранительных органов будут прямо противоположны. Вряд ли добросовестное
отношение адвоката к своим служебным обязанностям обрадует тех, кто так
бесцеремонно вломился в твою жизнь. Им такой адвокат сто лет снился.

Вначале слуги закона проведут с ним профилактическую беседу, стремясь склонить
на свою сторону. Если не удастся - приложат максимум усилий для того, чтобы
заставить уйти из дела и отказаться от своего подзащитного. На основании
анонимного доноса (или без такового) по месту жительства адвоката и его близких
будет произведен обыск (дабы потрепать как следует нервы), а затем (если не
поймет) его арестуют на суток эдак пятнадцать. К примеру, за препирательство с
сотрудниками милиции или за нецензурную брань в общественном месте. Достаточно
распространенный, примитивный, но действенный прием. Что характерно для
украинского государства - вышесказанное происходит даже в тех случаях, когда
адвокат сам в недалеком прошлом вышел из лона правоохранительных органов,
занимая в них далеко не маленький пост. (Из рядов бывших борцов с преступностью
чаще всего и появляются трезвомыслящие адвокаты, которые прекрасно понимают, что
в стране, где о законности и порядке никто понятия не имеет, можно выиграть
дело, только основываясь на сугубо личных связях вне зависимости от того,
виновен подзащитный или нет. Что-что, а степень виновности подследственного
украинскую Фемиду беспокоит меньше всего).

Я это пишу вовсе не для того, чтобы посеять у тебя в душе уныние и окончательно
испортить и без того испорченное настроение. Как раз наоборот. Судьбе было
угодно, чтобы ты ввязался в борьбу, в которой слабым нет места. В застенках
выживает сильнейший, в тюрьме господствуют законы дикой природы в её самой
отвратительной форме. Если хочешь выжить, то, прежде всего, необходимо отчетливо
понимать, с чем приходится сталкиваться лицом к лицу и тебе, и всем тем, кто
остался рядом с тобой.

Я уже писал, что в так называемой "независимой" Украине правоохранительные
органы являются наиболее криминализированной частью общества. Преступления,
совершаемые теми, кто по долгу службы обязан защищать Закон, не идут ни в какие
сравнения с преступлениями тех, кого принято называть уголовными элементами.
Истерия, раздуваемая средствами массовой информации по поводу придуманного ими
же разгула преступности на Украине, не отражает истинного положения дел, а
служит удобным прикрытием для настоящих преступников в милицейских мундирах, чье
место на скамье подсудимых, а не в мягких креслах дворца "Украина", где они
любят принимать поздравления в честь своего профессионального праздника.

Впрочем, если бы пламенные "борцы" с преступностью умели хоть иногда
анализировать собственные (а не чужие) поступки, они, быть может, задумались бы
над тем, что стало с теми, кто развязал геноцид против собственного народа в
тридцатых годах уходящего века. (Помнится, в те годы было немало громких
процессов над "врагами народа"). В конечном итоге те, кто расстреливал
соотечественников, сами были поставлены к стенке "коллегами по работе". Я имею в
виду не только Ягоду, Берию или Ежова, а всех лакеев Фемиды - разного уровня и
калибра. Жаль, что сотрудники правоохранительных органов не любят о таком
вспоминать. Может быть, безвинно замученных под пытками во время
предварительного следствия было бы значительно меньше...

Собственно говоря, для воспоминаний у них нет времени, они невероятно спешат,
пока сверху им ещё потакают и дают возможность прятать собственные преступления
за красивыми и лживыми лозунгами борьбы с организованной преступностью взамен на
вполне конкретные услуги. Докопаться же до истины человеку со стороны, даже в
тех случаях, когда слуги Закона прокололись по полной программе, практически
невозможно - истина надежно похоронена под так называемой "тайной следствия".

Сотрудники правоохранительных органов постоянно жалуются на то, что они
"незащищены"(?!), что ходят без охраны (?!), жалуются на слабое техническое
оснащение, на отсутствие денег. Журналисты, стремящиеся выслужиться перед
режимом, услужливо упаковывают весь этот бред в мозги запуганных
среднестатистических граждан. Почему-то никто из них не пишет о том, что ни одна
мало-мальски серьезная преступная группировка не работает без благословения и
соответствующего прикрытия со стороны правоохранительных органов, получающих
неслабую долю от прибыли.

Не является секретным и тот факт, что сотрудники правоохранительных органов
приложили руку к созданию многих стай, которые потом сами же и разоблачили.
Приверженцев уголовной романтики вслепую используют как пушечное мясо, а затем
без сожаления убирают, когда они перестают быть нужны, ведь для отчета время от
времени нужна раскрываемость, а толпе нужны жертвы.

Интересно, о какой борьбе с преступностью идет речь? Кто станет искать самих
себя? А если вдруг и надо кого-то найти, то зачем усложнять себе жизнь погоней
за призраками? Значительно проще заставить тех, кто уже сидит, взять на себя
ответственность за преступления, которых они никогда не совершали.

...Я невероятно устал. Не от тюрьмы, нет. Я всю жизнь прожил в стране, которая
сама по себе была тюрьмой, а если я чего-то и достиг, то исключительно вопреки,
а не благодаря государству, в котором родился и вырос. Я устал от лжи, которую
ежедневно, ежеминутно слышу по радио, вижу по телевизору, читаю в газетах.
Вспомните Джорджа Оруэлла! Его роман "1984" написан для нас, а партийный лозунг
Старшего Брата "Война - это мир" перекочевал со страниц книги на экраны наших с
вами телевизоров! Элементарные человеческие понятия перевернуты с ног на голову,
а сознание людей искалечено настолько, что они не в состоянии задуматься над
вопросом: с кем и с чем на самом деле собирается бороться многомиллионная армия
вооруженных гуманоидов, и почему население Украины только за первые три года
правления нынешнего режима, в период с 1995 по 1998 гг., сократилось по
официальным данным с 52 миллионов до 50 миллионов (по неофициальным и с учетом
выехавших за границу - до 48 миллионов 700 тысяч человек)?

Сознание рядовых граждан уже полностью подготовлено к тому, что диктатура лучше,
чем демократия, что смертная казнь, за отмену которой ратуют все страны
Европейского Содружества, необходима для Украины, что "дыма без огня не бывает",
и если кого-то вдруг арестовали и он скончался за тюремной решеткой, не дожив до
суда, - значит, так нужно. Предварительная работа закончена. Осталось сделать
один только шаг...

Слышишь глухое, неторопливое шарканье сапог надзирателя в глубине тюремного
коридора? Он проходит мимо нашей камеры. Останавливается. Не исключено, что
через мгновение откроется кормушка, и одного из нас закажут с вещами на выход.
Мы когда-то слышали эту фразу на воле: "с вещами на выход", но только здесь, в
тюрьме, по-настоящему поняли её скрытый смысл. Что нас ждет впереди? Другая
камера, другая тюрьма или (я боюсь вслух произносить это слово), быть может,
свобода?

Нервы напряжены до предела.